— Я, конечно, всё понимаю, любезные господа. но запасы эля в “Залатанном плаще” на исходе, — обратился Чун-Хвак к культистам, проводящим какой-то магический ритуал в погребе, — и с этим нужно что-то делать…
    Поток энергии, то есть воздуха вместе со словами гоблина явно нарушил баланс сил, и из магической октограммы пыхнуло синее пламя, подпалив Вестнику Восьми брови, а Мурадёру, тихонько допивавшему в уголке последний бочонок эля, стало совестно настолько, что он аж закашлялся.
— Разве это проблема? Закупите ещё, любезнейший.
    Сах’Киаран подкинул мешочек с деньгами в воздух перед собой и передал Чун-Хваку. В целом, вложиться в таверну было прекрасной идеей — база культа, точка влияния и сбора информации, да ещё и прибыль приносит. Лепота!
     Когда гоблин-трактирщик покинул погреб, один из новых культистов, знатный горожанин-эльф, скрывающий лицо под маской, начал говорить о запасах конкурентов. И выходило, что эля у них достаточно много, чтобы его часть забрать на благое дело…
    Мурадёр, насколько это возможно, тихо выскользнул и направился прямиком в соседний трактир. Находился оный где-то в четырёх улицах от “Залатанного плаща”. Пробраться в погреб там было не сложно. Сложно было также не заметить треск чёрного хода в погреб, на дверь которого самую малость облокотился Трёхсотфунтовый, чтобы перевести дух перед началом “операции Э”. Благо, выступление барда в самом трактире приковало к себе внимание зрителей и трактирщика, так что на какое-то потрескивание в погребе никто внимания не обратил
“Ну что за двери пошли… Не дверь, а щепка! ну, и что тут у господина-богатого-трактирщика? Ооо, элитный крепленый дварфийский эль из Карнгарда! Всегда хотел такой попробовать… Ну, чтоб было легче нести…” А потом он попробовал ещё, и ещё, и ещё чуть-чуть, пока бочонок не опустел… И Трёхсотфунтовому уже стало глубоко наплевать, есть ли в “Залатанном плаще” эль, иль нет его, и о чём говорят эти его наниматели… Дварф с довольной улыбкой поплёлся обратно к нанимателям, горланя:
“ХОРОШО ЖИВЕТ НА СВЕТЕ МУУРАДЕР…”

Город Сольвейгский Макасу понравился.
Забор вкруг него каменный, домики аккуратные. Улицы ровные., булыжником выложены -- сплошь, от стены до стены. Так, что ступаешь посуху, и ни луж на них, ни колдобин. А у домов горшки да чаши на ножках расставлены, и цветы в них цветы растут -- для украшения значит.
Дома-то все справные, добротные, халуп-то нет, вот хозяева цветами-то промеж собой и соревнуются -- у кого красивее.

Один дом особо запомнился, с балконцем. Цветов там везде -- и у дверей входных, и к окнам подвешены. Прям ни дом -- картинка праздничная! А на самом балконце, промеж цветов -- хозяйки: все девки молодые, красивые, в платьях нарядных. Сёстры, видать. Сами-то не сильно друг на дружку похожие, а только тем, что смешливые все да весёлые. Макаса увидели -- зарадовались. Платочками машут, приветствуют. Да и мамаша ихняя-сама на порог вышла -- тоже приветливая, с улыбкой. "Заходи, -- говорит, -- на чай..."

Макас бы и рад, да поручение не сполнено: на к одному плечу Хринькославка болезный привалился, в пути притомившийся, а на другом уж полдороги как бабка Фаврослава висит, хрипит да стонет. Куда с таким-то прикладом да на пироги?
Но приветливость всю дорогу помнилась. Да и то: какие бабы -- таков и дом.

В Энске по-другому всё.
Улицы земляные, как в их деревне: где вкривь, где колдобина, где и вовсе разрыто. Домишки все разные, как шелуха в кармане: есть и каменные, высокие, есть и халабуды, от времени перекошенные да почерневшие. Цветов нет, а чаши пустые то тут, то там валяются.
И запашком подозрительно веет -- то гуще, то вроде бы как отпустит... Не стольный град, в общем.

И бабы тоже дикие. На улицах не видать вовсе, только в храмовом районе и увидел пару-тройку, да и тех со спины: красные занавески там меж столбов развешаны, за тряпки эти бабы и шмыгнули. Оттуда завывания доносятся, взвизги кошачьи -- знать, много их там собралось.

Ну Макасу-то бабские дела без надобности. Оглянулся он -- вокруг деревья тёмные, камни раскиданы, промеж них чаши те же валяются. Дико. А из головы-то у него ещё весёлые платочки сольвейгских девчонок не выветрились. И он, разрываемый диссонансом, принялся чаши по кругу расставлять: так для себя приметил, что по первому кругу расставит, а как по второму пойдёт -- воткнёт по цветку в каждую. Подарок местным дамам устроит, сюрприз. Приобщит, так сказать, к прекрасному.

Не срослось.
Как на второй круг заходить начал -- чаш не обнаружилось.
Только почудилось затихающее вдали пыхтение, да меж деревями промелькнули гоблинские пятки.
----
Дедке Хвелию тоже рассказал про девок -- сольвейгских и энских. Тот ничего не ответил. Вздохнул, жаровню запалил. "Новая часть руны!" -- возвестил. --"Значительная!"

4.
Учение Дзынь! Ашрам рядом с городом Энск.

    На берегу озера проходила обычная тренировка по рукопашному бою. Ученики, разбившись на пары и вооружившись дрынами, отрабатывали диагональные удары и защиту от диагональных ударов. Учитель Дзынь, сидел на камне, наблюдал за ходом отработки и размышлял, куда это подевались ученики орк Жбан и дварф Крот. Его настораживало то, что Озерный Монстр выглядел подозрительно сытым…
    Тут, в его поле зрения появился здоровяк Жбан. Он выглядел непривычно усталым, даже не просто усталым, а конкретно заутомленным. Еле волоча ноги, орк подошел к Учителю, могучим усилием духа выпрямился и прохрипел:
— Прошу разрешения присоединиться к тренировке…
Учитель молча ткнул пальцем в землю перед собой. Жбан с кряхтением сел, вздохнул и начал рассказывать:
— Они меня попросили помочь, одна с вот такими сиськами, а вторая с вот такой задницей. Привели меня в ПеПеПе. А им нужен был какой-то Прораб. А я не прораб, и тогда третья, губастая…— Свой рассказ он сопровождал весьма странными жестам.
    В течение его долгого монолога Учитель молча разглядывал его расцарапанную спину, ободранные губы, синяки на плечах и шее, понимающе кивал головой и загибал пальцы на руках. Закончив свой рассказ, орк обреченно уставился в лицо Учителя, опасливо косясь на его сучковатый дрын.
— Наслаждайся можешь когда и терпит надо когда — изрек Учитель, — ступай думать об этом про…
    Жбан встал, вздохнул и мужественно поковылял в Ашрам.
— …после еды и на тюфяке своем лежа! — закончил ему в спину Учитель.

И тут Жбан испытал Просветление…

* * *
    Когда тренировка закончилась, а ученики уже собирались ужинать, из кустов появился заспанный ученик Крот. Учитель ласково поманил его пальцем. Дварф вразвалочку подошел к нему, церемонно поклонился и объявил:
— Учитель, на меня снизошло Просветление! Нам совсем не нужно строить Ашрам. Сегодня я спал и видел во сне уже построенный, прекрасный Ашрам! А если он существует в моем сознании, то он уже существует. Разум, чувственное бытие не существуют, а истинная природа явлений — пустота, то, следовательно, не существует ни воплощения, ни заблуждений, ни мудрости, ни посредственности. Ничто нельзя дать, ничего нельзя взять, а тогда зачем нам строить Аш…
Учитель Дзынь! огрел дварфа дрыном по хребтине. Крот взвыл от боли…
— Если ничего не существует, — ласково спросил Учитель, — то откуда же эта боль?

Офицер городской стражи пан Эвзен скучал в надвратной башне, когда к нему подбежал запыхавшийся стражник.
— Пан Эвзен! Там это... такое...
— Что это? Говори внятно!
— Там мужик... в костюме печки... штандарт менять пришёл...
Эвзен молниеносно встал, шагнул к служивому и со всей силы врезал тому по лицу.
— Конфискат жрал, собака?!
— Не трогал я, чесслово... Сами посмотрите...
Офицер сходил, посмотрел и осел…



— Вы все сдурели, что ли?! — пан Хавель был в бешенстве — Как, как вы это допустили?!
— Пришёл мужик… — хором начали офицеры.
— … в костюме печки и спокойно, безо всякого сопротивления со стороны городской стражи поменял штандарт. И так сорок два, мать вашу, раза! Почему ни у кого не хватило мозгов хоть пальцем двинуть, чтобы его остановить?
— Так неожиданно же случилось, пан Хавель! Нас к такому не готовили! Если б он, скажем, саблей махал…
— Чтоб вам кнедлики поперёк горла встали, идиоты… Живо обратно менять! А мне за вашу дурость перед паном Иржи отчитываться...

    С самого самого утра в таверну, где остановились наши спутники, пожаловала Эльсихора. Хорошие новости принесла, как и обещалась. Оказывается недалеко от Энска ее шпионы некоторое время назад видели необычное сияние. И сияние это было в виде чаши. Местные поговаривали что именно на этом месте убили Верховного Магистра культа, который ею владел очень и очень давно. Конечно верить этим рассказам не очень то и стоило, но проверить все таки не мешало бы.
***
    Прибыв на место Эльсихора сделала несложный ритуал на поиск предметов, который не дал результатов. Чувствовалась сила в этом месте, но она быстро оттуда уходила. Заметить это можно было даже невооруженным глазом по растениям вокруг того места где предположительно была Чаша. Небольшой клочек земли и растения на ней как будто были под сильными магическими чарами, а вокруг трава жухлела и с деревьев начали осыпаться листья.

— Чаша была здесь, но очень давно и совсем не долго, — заключила эльфийка, — попытка не пытка, может быть в следующий раз повезет.

            * * * V * * *

— Отравители!
— Держи проклятых!
— Нелюди!
— Понаехали, культисты поганые!
— Бей их!
И множество других приятных слов слышали Всежир и Дроздт, убегая от толпы по улицам Энска. В то время, как остальные члены Культа трудились в недавно обнаруженном тайном помещении под городом, эти двое получили задание втереться в доверие к местным жителям. Способ был выбран вполне прозаичный: на одной из центральных улиц Всежир и Дроздт раздавали бесплатно пончики собственного приготовления.
— Я говорил, что идея плохая, — оправдывался толстяк.
— Давай, разговоры потом. Дыхание сбивается.
— Нет, ну правда. Если я люблю покушать, это не значит, что я хорошо готовлю.
Беглецам показалось, что они немного оторвались, и потому они остановились отдышаться.
— Слушай, а твои пончики с начинкой что ли были?
— Конечно, с начинкой. С малиновой, с брусничной...
— Ясно... А то я подумал, что у той девицы кровь носом брызнула, когда она твой пончик попробовала, а это начинка оказывается.
Культисты медленно, не привлекая внимания, вышли из-за угла и направились к убежищу. Криков слышно не было, но шли они внимательно глядя по сторонам. Адепт Всежир пытался понять, что вызвало такую реакцию у горожан, попробовавших его выпечку. Дело дошло до разбора рецептуры:
— ...и под конец положил я приправки ароматные, которые мне Минкани сказала взять из ее красного сундука.
— Из синего.
— Что из синего? — не понял Всежир.
— Минкани сказала тебе взять приправу в синем сундуке.
— Разве? Хмм...
Горе-повар сморщил лоб, сосредоточенно вспоминая утренние действия.
— Нет, точно говорю. Из красного.
— У неё в красном алхимия всякая спрятана.
— Ээээ...
Дорогу им неожиданно перешла знакомая процессия:
— Вот они! Держи супостатов!...

— Нам следует рассорить ремесленников с чиновниками. Это…
— Но волею Петрицикуса сегодня день отдыха. Никаких действий предпринимать не стоит.
— Ну, раз так, значит, вправду не стоит. Сами, наверное, поссорятся.

Джиндрич мялся перед заказчицей. Деньги предлагались весьма и весьма неплохие, и он лихорадочно думал, как же выйти из сложившейся ситуации. Проблема была в том, что все, как один, стеклодувы повелись на какую-то халяву, нажрались отравы и теперь мучались животом... Ребята сейчас точно ничего не надуют... Может новых нанять? Дело не шибко сложное, научить успею... Только вот платить им надо... Так, значит жалованье помножим на... Э, нет, я так заплачу больше, чем получу! Ээээх...
— Простите, пани, не могу я вам стеклянную стену сделать...
— Это почему же?
— Тут такое дело... Тут недавно еду отравленную гады какие-то раздавали. Мои ребята и откушали на свою голову.
— Обидно... — погрустнела заказчица.
— А зачем вам, простите, стеклянная стена? — полюбопытствовал Джиндрич.
Заказчица ответила. Глава цеха стеклодувов крякнул и покраснел.
— Оно, можить, и к лучшему, пани...

Хадд Хьёрлейфсон заведовал артелью строителей виадуков, акведуков и пивадуков. Дело было тяжёлое, но прибыльное. Его дом в Энске был чуть ли не так же богат, как и особняки знатных господ. И сегодня в этом доме пребывала гостья по якобы деловому вопросу. Бесстыже сверкала грудью, как будто его можно было этим пронять. Ладно, можно было. Но всё равно, цену бесстыжей посетительнице Хадд просто так сбрасывать не собирался...
— Акведук, значит. До конца Темногорской аллеи.
— Так.
— Там же ничего нет.
— Там есть наш храм.
— В смысле бордель.
— Вы только что сказали, что там ничего нет.
— Я сказал что там нет ничего приличного.
— А с чего вас должна интересовать приличность?
— А с чего моя артель должна строить акведук до борделя?
— С того, что им за это заплатят?
— Вот это другой разговор. Двенадцать.
— Сотен?
— Тысяч.
Посетительница оторопела.
— Мы... Подумаем об этом. — и ушла.
Хватанул. Надо было с шести начинать, не вернётся ведь... Ну и ладно, мороки меньше. — подумал Хадд вслед уходящей даме — А сиськи-то у неё неплохие... И задница... Зря всё-таки хватанул...

5.
Учение Дзынь! Ашрам рядом с городом Энск.

    Посреди Ашрама стояла маленькая двухколесная тележка груженная отрезами ярких тканей.
— Жбан и я пошли искать плоские камни для строительства. — Рассказывал гоблин Укроп Учителю Дзынь!. — А там, на дороге, два каких заморыша грабят эльфа с повозкой. Жбан, как это увидел, сразу ощутил свой Путь и как заорет: «Что вы су-у-у… души заблудшие творите! Сейчас таких лю-ю-ю… объясню вам, что такое праведность!» и побежал к ним скорее, м-м-м… на путь наставить. А эти заблудшие, как его увидели, сразу в лес и сбежали. Жбан их честно догнать пытался, чтоб вразумить, чуть топор не потерял, но не случилось. А эльф тот, как оказалось — портной богатый. Он было, уехать хотел, но как увидел, что Жбан из лесу вернулся, сразу решил нас отблагодарить. И вот — Укроп сделал широкий жест — одарил тканями. Так и сказал: «Возьмите на украшение вашего Капища, только отпустите». Так мы его и не держали.
    Учитель Дзынь! одобрительно посмотрел на орка Жбана и изрек:
— Сильному духом сила во благо! — оглядел учеников и спросил, — С тряпками что куда на?
    Даже самому не сведующему в Дзынь! было понятно, что эти яркие, тонкие ткани ни на что не годны. На портянки — тонки, на шаровары — ярки, украшать ими Ашрам — чушь несусветная, а продать на рынке — так это в падлу. Тут на Укропа снизошло:
— На руке, цветок дарящей, аромат навсегда остается. — Выпалил гоблин и сам себе удивился.
— Чтоб мысль посетила разум очистить должно! — одобрил его Учитель Дзынь! — Оба вы двое тележку катить. Вижу я истинный путь!

* * *
    Учитель Дзынь!, помахивая дрыном, широко шагал по дороге в Энск. Жбан и Укроп катили за ним тележку с отрезами ярких тканей. Сколько бы они не демонстрировали бесстрастие, столь ценимое в Дзынь!, в их головах, увы, крутился назойливый вопрос: «куда они идут»? Сознание Учителя было абсолютно спокойно, ибо не важно, куда вы направляетесь, и что показывает циферблат, вы всегда здесь и сейчас. Прошлого уже нет, а будущего может и не быть. А яркие тряпки — подходящий подарок для Поклонниц Пурпурного Пламени…

Как только зажила Значительная Часть Руны, Макас начал готовиться к встрече с Первославкой.

К тому времени наступил уже холодный месяц. С дедко Хвелием виделись теперь редко -- на печи, в тепле он отсиживался. Поэтому появилсь неожиданно много свободного времени.

Макас натаскал на поляну соломы, соорудил из неё куль и каждый день ходил его пинать.
Но зла на солому у него не было. Даже когда чучелка из неё соорудил, всё равно пинать было скучно. Тогда придумал он придать ещё больше сходства с героями. Полез в тайник, достал оттуда магические побрякушки, что у Хринькославки отобрал. Нацепил все их на чучелка -- зелья, амулетишки, венчик на голову. Вместо глаз -- по шишке сосновой воткнул, а заместо носа -- еловую. Гикнул, подпрыгнул, с разворота ногой в башку чучелковую въехал...
Тут вдруг шишки сосновые высветились прозеленью, и голос приятный, женский, вкрадчиво так сказал "Продолжайте движение..."

Настолько это в тему оказалось -- будто сама Ейлька задумку его одобрила -- что Макас ни удивился и не испугался, а молотить начал чучелку без устали. И каждый раз так одно слышалось -- "Продолжайте движение...". По доброму так, ободряюще...

Скакал Макас, скакал вокруг чучелки -- аж взмок, и на рожу распаренный сделался.
Тут копошение какое-то посторонее послышалось, кусты зашуршали -- на полянку дедко Хвелий выполз, на ходу, запыхавшись, фразу возмущённо дожёвывая:
-- ... в Енске-то знашшь что творицца???
Да так и замер на полуслове.

А потом как затрясся весь, щёки румянцем пошли, ножонками затопал...перстом на вечик указывает...
-- Жжечь!! -- верещит фальцетом, -- жжжечь...иш чего удумал...жжечь...
И кулачонком на чучелка машет.

Вот тут-то Макас и струхнул. Решил, что на дедка болезнь Хринькославкина перекинулась -- не иначе и его теперь придётся в город Сольвейгский вести...
Однако дед, устав трястись, отдышался, и потребовал с Макаса отчёта с разъяснениями, а выслушав, и вообще успокоился. Цацки магические велел ему отдать, дурь из головы выбросить, а чучелка -- все-таки сжечь.
При нём.
Немедленно!

И пепел лично растоптал. А что сам-то озлился -- так и не сказал.

На центральной площади Энска сегодня наблюдалось прелюбопытнейшее зрелище: культисты "набирали честной народ на службу богу правды". Каждому прошедшему ритуал посвящения давали серебряную монетку и одежду, чем-то отдалённо похожую на парадную форму стражников. Сам ритуал был предельно прост: нужно было в присутствии лидера сказать первую правду, что приходила в голову. Если это была какая-нибудь пошлость, давали две монетки вместо одной. Однако тех, кто мешкал более минуты или показывал признаки придумывания, пинали со всей силы под зад и выгоняли взашей. Что было интересно, приходящие были куда менее склонны врать, чем в обычной жизни: многие говорили что-то самоинкриминирующее, вроде "Я вор" или "Я изменяю своей жене"...

Под конец дня в одежде культистов бродила чуть ли ни пятая часть города. В совокупности с недавно менявшимися штандартами, можно было сказать: Несущие Слово Йиксвежра — сила!

    "Не грози спокойствию города попивая эль у себя в таверне". Именно такой негласный лозунг был у управленцев в Энске и такой порядок им удавалось поддерживать. И вот в один из таких дней Второй сидел за столиком в снятой им таверне, погруженный в думы думные. Эльф-слуга находился поодаль и собирал новомодный эльфийский детский конструктор "Огел", который ему подарила Эльсихора. Смеркалось. Шум на улице поутих в разы и это было действительно хорошее время для обдумывая дальнейших планов. Початая бутылка выдержанного эля стояла около пожилого дварфа вместе с трофейной "ложночашей". В таверне было несколько посетителей, но они были ничем не примечательны.

    Дварф допил уже половину взятого, а на ум так ничего и не шло, как вдруг в таверну вошел огроменный орк, заказал две самые большие бутылки выдержанного эля и сел недалеко от столика где сидели Второй и Лусий. Не зная чем, но орк приковал на себе внимание дварфа и тот начал за ним пристально наблюдать. Высоченный, коренастый, немного не складный. На поясе у орка весел закругленный клинок, а с другой стороны прямое гранёное лезвие, на костяной рукоятке. Выглядело угрожающе. Дварф добил свои пол бутылки и уставился на орка, который в тот момент приговорил уже полторы. Мощь, — подумал про себя Второй.
— Уважаемый, — кинул он громко хозяину таверны, который стоял за стойкой, — две бутылки самого дорогого и огненную лису на закуску.
Дварф в то время подсел за столик к орку и у них завязался разговор.

— Фаро, — представился пожилой дварф, гляда прямо в глаза огромному, но по виду, уставшему орку.
— Барбос, — нехотя протянул орк, — кличка такая.
И тишина. В этот момент хозяин любезно поставил на стол две красивые бутылки с элем. По виду было понятно что не из дешевых.И по середине зажаренную огненную лису.
Орк слегка ухмыльнулся, понимая что беседа предстоит долгая, может быть и интересная. Ну и выпить за чужой счет он никогда не отказывался. Настроение поднималось.

— Не хотели бы вы, господин Барбос, присоединиться к нашей организации? Нам нужны такие ребята вроде вас.
— За любой кипишь, кроме голодовки. И если денег платить будут. А чо делать то!?
— Да сущий пустяк. Не гнушаясь методами, принципами и моралью нужно будет найти кое-какую вещь. Деньги не проблема.
— Вот ты старый даешь. А с виду и не скажешь что ты мог бы такое предложить.
— Ну и?
— Не вопрос. Все равно сейчас делать мне нечего, да и деньжата бы не помешали.

Попивая эль и обсуждая задание орка, Второй узнал, что тот был родом из далеких земель и плавал на какой-то там "шхини" что-ли. Состоял в банде головорезов под тип той, которая у нас ходит в темных плащах. Глаз у дварфа был наметан и он сразу почуял в Барбосе авантюриста высшего качества. Небольшой, но все же прорыв в поисках чаши, на которые он его кинул.

В конце орк сказал что был пиратом. Хм, пират. Нужно будет спросить у Эльсихоры - КТО ЭТО.

    “А ну стой, …. ты эдакий. ….. ….!!!”, — громко возвопил Сах’Киаран благим всеобщим вперемежку с эльфийским матом, когда увидел, что грабитель вытащил у посыльного документ и бросился бежать.
    Пара пассов руками, и незадачливый воришка превращается в быстро убегающего факелоносца,поскольку сам документ, который носил характер скорее бюрократический, чем практический, загорается магическим негасимым пламенем.
Махнув рукой посыльному, мол, свободен, Сах’Киаран погрузился в размышления. Если воруют именно бумаги, значит, нас считают проявившей себя силой и опасаются, — размышлял эльф-колдун. С другой стороны, куда более важный доклад может попасть “не в те лапы”. А по сему нужно применить хотя бы простейшее шифрование к документам.
— О, Гносеус, направь мой разум…
    Ничего лучше не придумав, Сах'Киаран отправился в библиотеку, искать помощи в древних свитках и медитации, ибо нет мест, более угодных Гносеусу, чем университеты и библиотеки.


Здание библиотеки, весьма невзрачное снаружи и служащее вдобавок частью городского архива, располагалось на одной из неприметных улочек вдали от трактиров и рынка. Ленивый стражник нёс тихий сонный караул у входа. Ну, ведь сами по себе книги не убегают, а пытающиеся их унести сталкиваются со злобным библиотекарем в естественной среде обитания.
    Миновав стражника и не потревожив его сон, Сах'Киаран ступил в неизвестность. И чихнул. Внутри было много книг, свитков, докуметов и ...пыли. Даже на окнах был заметный слой пыли. Свежие следы сандалий вели вглубь библиотеки.
— Это неуважение к книгам! Так быть не должно! О, великий Лас’Исахииан, очисти же это место...
    Глаза Сах'Киарана вдруг стали излучать яркий свет, а сам он поднялся в воздух. Все окна и двери распахнулись, и могучий порыв ветра ворвался в помещение. Ветер сметал всё: пыль, плохо лежащие бумаги, крысу, тихонько этой бумагой обедающую, закручивался в огромную пылевую воронку, которая, увеличившись до размеров эмигена, вдруг вылетела из библиотеки и взмыла в небо.    
    Эльф-колдун упал, обессилев. Но ему явилось видение. Он шёл во тьме, а вокруг него было восемь образов. Вдруг тени превратились в свет, и Сах'Киаран услышал голоса, звучащие вместе: "Когда-то мы были тенью самих себя, сокрытой средь эпох. Ныне же к нам возвращается сила... Наши имена тебе известны, их открыл тот, кто зовёт себя Вестником. Ты и твои соратники сражаются за благое дело. Примите же наше благословение!". Шестеро исчезли, но перед эльфом остались двое: эльф, будто сотканный из света, и расплывчатая тень с позолоченной маской на лице. Образ из света заговорил.
— Я тот, кого вы зовёте Гносеусом. Ты искал способ оградить определённые знания... Я бы не помог тебе в этом, если бы не Митаар.
От тени раздался голос тянучий и мелодичный, но в то же время скрывающий в себе звук стали кинжала...
— Интриги... Это древнее искусство, древнее как сама жизнь. И умение скрыть свои намерения столь же важно, как умение открыть замысел соперника. Посему твоя просьба будет выполнена.
    Сотканный из света эльф коснулся дланью лба Сах'Киарана. Чрез мгновенье тот уже очнулся, взял у благодарного за наведение порядка старика-библиотекаря чернила и пергамент и стал что-то усердно записывать.
    Вскоре шифр стал использоваться всеми агентами Культа Восьми для особо важных документов...

Подарок Учителя Дзынь культисткам очень понравился и они тут же сделали из подаренных тканей так называемую одежду. Досталось не всем, но те, кому досталось, ритуально сожгли в Пурпурном Пламени всё более-менее пристойное, оставив только одежду для холодного времени и новоприобретённые одеяния. Которые как раз подходили для одного визита...

Пан Вацлав Серый с любопытством и одобрением смотрел на прибывшую "делегацию". Девушки явно знали его вкус и оделись соответственно... И им явно что-то было ну очень нужно, ибо одеться по его вкусу можно было заставить далеко не каждую...
— Итак, милые, что вам надо? Я сомневаюсь, что вы закапываете в землю свою репутацию только для того, чтобы стать моими любовницами.
— Пан Вацлав, нам бы хотелось, чтобы вы помогли в строительстве нашего храма...
— Простите, я благотворительностью не занимаюсь. Что мне с этого?
— Ну, например, любые девушки, побывавшие в нашем храме, падут к вашим ногам.
— Да ну? А, погодите-ка. Не тот ли это "храм любви", что разрешил строить пан Иржи? Ну, такие заведения я могу посещать и без спонсирования их строительства.
— Вы не поняли. Присмотритесь.
Вацлав поглядел на девушку, на которую ему показывали, и на пару мгновений потерял дар речи.
— А-а-а... Адела?! Как?! Ты раньше на полёт стрелы ко мне не подходила! А от предложения надеть то, что сейчас носишь, в обморок бы упала!
— Это было раньше, Вацлав — ответила девушка и озорно хихикнула.
— Не то чтобы я был против, но куда делась твоя чрезмерная стыдливость?
— Она была одной из верёвок, связывающих мой разум и сгоревших в Пурпурном Пламени. Теперь я одеваюсь, как мне хочется, сплю с теми, с кем мне хочется и не убиваюсь по этому поводу.
Ошарашенный Вацлав на момент задумался.
— Так значит, вообще любые, побывавшие в вашем храме падут к моим ногам?
— Ну... Не только к вашим...
— Знаете что? Мои деньги — ваши деньги.

Дедко Хвелий пропал.
Целый квинт его искали, теряясь в догадках и предполагая разное. Макас, тот вообще извёлся, виня себя -- цацки-то магицкие, Хринькославкины-то, тоже исчезли. И то за Хвелия переживал, то,тайно, и, слегка стыдясь, за завершение клейма.

...Привезли его на подводе, из Энска. Притихшего, встрёпанного, с Чашей под мышкой -- навроде тех, что и Макасу в городе встречались.
Полквина ходил безучастный, на вопросы не отвечал, ел мало, а глаза-то словно пустые, мимо смотрят. Сам Чашку обнимает.
Когда приплёлся на поляну, и вдруг, заявил Макасу, мол, построй шалашик, жить здесь буду, то тот сначала обрадовался -- то хоть заговорил. Живенько лапника натаскал, жердей -- сладил, что требовалось.

Хвелий шалаш оглядел, у порога уселся -- что пёс у конуры. Признал, значит.
И хочу, говорит, мангал . Ну, мангал --не мангал, а Макас опять расстарался -- натаскал каменьев, очажок сложил. Костерок запалил, над ним тушку заячью томить подвесил -- обрадовался, что аппетит к дедко вернулся. А тот башкой мотает -- не то, ритуальный хочу!

-- Какой такой ритуальный?? Дедко, ты чего мутишь-то?
А тот уже что-то бормочет про королевишну эльфийскую, чашку колдунскую и занавески фиолетовые.
С этого места Макас насторожился, дедка теребить начал, а у него -- хоп!! -- лоб-то горячий! Захворал!

Макас дедка в охапку -- и как есть, вместе с той же Чашкой, в деревню бегом. Там Хвелия на печь сгрузил, бабок -- травницу, знахарку и пошептуху вызвал. Те засуетились, брусникой да малиной дедка поят, пьявок к пяткам прирастили да иголками серебряными, словно ежа, истыкали.
А пошептуха на воду смотрела, и сказала, что излечит Хвелия только ушица из белорыбицы, сома магичного, что только в одном месте и водится...