Южнее Истароста
Шхуна «Роджер»

«Роджер», малым ходом, только на гроте и стакселе шел на восток, по узкому проходу. По левому борту — каменистые холмы, по правому борту — лес. Это проход шкиперы и мачтовые называли «Истаросткий канал» или «Восточный канал».
— Кто то здесь проходил до нас, — Жаб с носа шхуны внимательно разглядывал проход.
— «Почтовый», он недавно ходил на Тролльвиль, — ответил, стоящий рядом с ним, Шимшон. — Навряд ли «Лемуэлем» пропал здесь.
— Узость то тут опасная, можно побиться, особенно ночью и сразгона, но…
— Но Вано, давно бы отсюда либо гонца, либо птичку прислал, либо сам пришел. Тут до погранцов рукой подать, да и эти места он как свою портянку знает. Здесь его искать — только время терять.
— А где начнем серьезные поиски? — поинтересовался Жаб.
— Между Истароским лесом и Гориндором пойдем поисковыми галсами. Но, и это так, для порядка.

Поправляя здоровье
где-то в лугах, в окрестностях Харира

    Лао Ли – девчонка в красной юбке – была немой.
    Этот факт Маджи пояснила бабка-гадалка, когда мелкая, закончив своё плетение, торжественно навесила получившееся творение на шею дварфо. Тот попытался деликатно воспротивиться, сглаживая это обещанием выделить для подарка почётное место в рюкзаке, но девчонка, отчего-то разгневавшись, замотала головой, топнула в доказательство зелёной пяткой по песку и призвала на помощь старую гоблинку и армию малышни.
    Совместными усилиями они принялись убеждать Маджи в особой важности присутствия этого рукотворного шедевра на шее дварфо, будучи, однако, не в состоянии внятно объяснить губинного смысла. Мол, «снимать него не можно», потому, что «она так говорит». При этом впечатление складывалось такое, что девчонка пыталась донести что-то важное, но не могла, нервничая от этого, пыхтя, и сверля взглядом бабку-гоблинку. Та, в свою очередь, явно саботировала, выдавая подробности скупо, неохотно, и исключительно поджав губы. Малышня, похоже, понимала Лао Ли, но, во-первых, не говоря на всеобщем, лопотала только по-гоблински, да и то в силу ограниченных познаний своего возраста. А во-вторых. явно усматривала в происходящем весёлую увлекательную игру, хохоча, и по нарастающей впадая в групповое малявковое кривляние. Так, к примеру, когда Маджи указал на косточку с загогулинкой, всеобщая объяснительная пантомима началась с очередного удара в пыль зелёной пятки и оживлённой жестикуляции девочки, перетекла в протестную гримассу бабки, и счастливое взвизгивание малышни, когда один из гоблинят, пристроив себе на голову посредством ушей две раскидистые веточки, запрыгал на четвереньках. То, что речь идёт об олене, не понять было нельзя. Но как они узнали про странствующего на свободном выпасе Айхо и с какого бока он к плетению?
    Вот так и с остальным.
    Короче, вырисовывалось, что полученный сувенир – вещь адресная, лично под него заточенная. Как говорится, на долгую память.
    При этом, надо сказать, что несмотря на сложность конструкции – к свитому из волос кумо шнуру привязаны были камушки, бусинки, колечки из сушёной травы, дохлый паук, тонкие, вероятно мышиные, косточки, и, кисточкой, прядь тёмных волос, подозрительно похожих на кудряшки самой рукодельницы – неудобств при ношении подарок не доставлял, словно его и не было. И Маджи поэтому решил, что проще сдаться и не упорствовать – с него не убудет. А девчонке убогой – да ещё, как выяснилось к тому времени, сиротке приблудной – в радость.

Юго-юго запад от Гориндора. Степи
Шхуна «Роджер»

— Кэп! Непонятка впереди-справа по борту!
— Что там у тебя? Интересно… Мастер Жаб! Приводитесь к ветру! — Шимшон вытащил из-за кушака и раздвинул подзорную трубу, — Не малое пепелище, однако, и жмуры вроде есть, с дюжину, не всех еще койоты растащили… Жаб! В левентик! Стоим!

● ● ●

— Дней пять лежат. Хорошо прогорели, похоже на наш огнемет, но запах какой-то другой, — Шалый сидел на корточках и обнюхивал обгорелый череп. — Но это точно был не огнешар.
— Следов корабля не видать, но могло и ветром задуть — доложил подбежавший Доппельт, — грунты тут твердые и песочек поверху.
— И что мы тут имеем? Кто-то дней пять назад пожог здесь, нахрен, одиннадцать лбов эльфо-гоблино-оркского сброда…
— Тут еще и чел валяется — дополнил Шалый.
— … да не суть, — продолжил Шимшон, — но хотелось бы подробности. Фаня! Ваш выход!
— Ваша Мигость?
— Фаня! Тут есть остатки теней. Спроси их, что, кто, когда. Может быть, они знают что-то и о «Лемуэле».
— Сдегаем. Но вот только…
— Что?
— Вы бы тут не топтались, Ваша Милогось…
— Легко! Доппельт за старшего! Оцепление двести ярдов! Я — на коробке.

● ● ●

— Ваша Мигость, газгешите?
— Что-то узнал, Фаня?
— Дгакончик…
— Ну, тогда конечно…

Между Азароком и Йолем

В то же время дварфы медленно и неумолимо шагали к Йолю. Уже второй день пути, жуткая метель и мороз, ни зги не видно, хоть глаз выколи. Лишь ведет куда-то вперед занесенная снегом дорога...
Болеслав, забывший веселый климат Севера и привыкший к теплоте Сольвейга и Беловодья, пробирался медленней, чем обычно. Холодный ветер бил в его красное лицо, и уставший герой даже думал, что спустя некоторое время метель собьет его, окончательно ослабевшего, в ущелье недалеко от дороги. Он шел небыстро, опираясь на огромный топор, почти не начиная разговора с Брюнгильдой. Она, шедшая чуть впереди, все время окликивала его, чтобы дварф шел быстрее.
Ни души. Ни одного поселения не возникало по дороге, ни одного жителя. Даже монстры не лезли к ним (видимо знали, что будет, коль напасть на ходоков, и лишь самые глупые могли отважиться это сделать). Разве только мимо пройдет какой-нибудь герой в одежде, как у шута. да и то редко.
Путешествие обещало быть очень долгим. Когда Шимшон быстро едет на юг на песчаном корабле, а Маджи - вместе с караваном, два коротконогих дварфа, идущие пешком, должны дойти последними...
- Когда будет Йоль? - спросил Болеслав соратницу.
Лишь тишина в ответ.

Уже настал вечер, а Йоль так и не показался на горизонте. Было даже непонятно, когда герои достигнут того города, и случится ли это вообще.

На привале Брюнгильда на скоро натянула тент, немного защитивший путников от ветра:
- Да, совсем ты обмяк, дружище, - протянула дварфийка, разламывая заледеневшую сосиску на две части. - И как ты до Азарока то добрался и не сгинул? Совсем потерял ты былую хватку, али Хранитель прогневался на тебя?
Спросила она шепотом и протянула обломок сосиски.
- Ничего, скоро к Йолю подойдём, там дороги получше, тракты все переделали, теперь одно удовольствие там ходить, ни ям, ни колдобин.

Изучает архитектуру Харира

    Харир – чистый человеческий городок с ровными каменными дорогами и аккуратными деревянными домами, украшенными цветами. Тихий и благополучный. На взгляд двафо - так даже слишком. Зудит ощущение чего-то знакомого – ровно до тех пор, пока на центральной площади, там, где сообразно пряничности городка пристало бы находиться нарядному фонтану или яркой клумбе, взгляд не натыкается на плаху. Аккуратную, искусно сработанную, даже изящную – насколько применимо это слово к сооружению, именуемому здесь «голубятней» – в честь Мастера Голубы, человеческой женщины, сделавшей борьбу со злом мира общегородским публичным мероприятием.
    К добру ли?
    Стиль отдельно стоящего здания с мощными решётками на окнах и выбитым на фасаде не то названием, не то девизом «Возмездие» резко контрастирует с окружающими домишками. Может потому и привлекает внимание комедиантов: они замирают, провожая его взглядами.
    – И чего ей неймётся? Баба всё-таки… Шла бы замуж, семью б завела. Борщ варила…--
    – Ха! Что б ты понимал! Любовь у неё несчастная… Приятель у ней был – вместе куролесили , две шалые души, удачу пытали… Только не повезло – убили его. Поговаривали – будто бы свои же, разбойники. Но смерть от него отвернулась. И теперь бродит он вольной птицей по дорогам Героем. А она так смертной и осталась. Вот с горя судьбу и сменила --вишь, Мастером стала, и призвание себе придумала…злющее.... Месть, значит, такая...
    В Харире караван распадается на группки: большую часть Итай ведёт дальше, на Лазурь; остальные по-разному: кто-то своё путешествие закончил, а кто-то ищет новых попутчиков. Маджи предстоит путь на юго-запад, по бездорожью. И в одиночку.
    ...Гоблинка-гадалка тем временем опять достаёт свои карты и верит Лао Ли вытянуть одну. Выпадает дорога, и комедианты, поглядывая на плаху, сворачивают вслед за караванщиками: представления в Харире не будет. И то верно: кто знает, что веселит публику в городе, где палачиха служит советницей?
    Расставаясь с Маджи, предлагают карту и ему. Выпадает Демон. Гоблинка хмурится, а Лао Ли настойчиво тычет на плетёный амулет – мол, не снимай!
    На том и расходятся.

Южнее Красных Дюн
Деревушка на краю болот

— Любезный, а не проходил ли здесь недавно вот такой корабль? — Шимшон постарался, как можно дружелюбнее, улыбнутся стоявшему перед ним старому гоблину, местному старосте.
— Сюда, смотри! Вот такой корабль! — Доппельт ткнул лапищей в большой рисунок изображающий «Лемуэль» — Хорошо, смотри!
Гоблин почти ткнулся носом в картинку, пошмыгал, и отрицательно покачал головой.
— Уверен? — Шимшон неторопливо подбрасывал в ладони две золотые сольвы.
— Может, кто из вас видал такой корабль?! — обратился Жаб, к перетаптывающимся перед ним, гоблинам — жителям деревни, и быстро-быстро заговорил на гоблинском.
Гоблины переглядывались и перешептывались.
— Может быть, с огнемета шмальнуть? — предложил Доппельт, — чтоб прочухались…
Шимшон со скучающим видом продолжал звенеть золотыми…
Наконец, и толпы жителей высунулся какой то молодой гоблин:
— Ваша милость! Я видел этот корабль
— И куда он шел, на запад или на восток? — поинтересовался Жаб.
— Да не… на юг…
— А когда? Третьего дня?
— Да с месяц, полтора назад
— А какого цвета был его корпус? Зеленого?
— Коричневого…
— А на парусе что было нарисовано? Женская голова?
— Не… Руна красная.
— Держи! — Шимшон бросил гоблину монету, — За честность!

Смотрит на падающие белые хлопья
Между Азароком и Йолем

Болеслав грыз заледеневшую сосиску и заедал ее не менее твердой дварфийской лепешкой. Вообще, любая выпечка дварфов отличается некоторой жесткостью и непригодностью для еды другими расами (всяк пандориец знает шутки о блинчиках, которыми можно разбить череп, если размахнуться, или о кексах, что якобы можно использовать вместо камней в праще). И если все это суровый герой считал глупостью, то замерзший хлеб был даже для него слишком.
- Да уж, похоже состарился я и совсем плох стал, или от погоды вашей отвык, - засмеялся он и положил в рот очередной кусок лепешки… Что-то хрустнуло, а ходок зажмурился от боли.
То был зуб, сломавшийся при попытке разгрызть это похожее по твердости на гранит нечто…

***
Наступило утро. Вьюга, бушевавшая весь предыдущий день и ночь, куда-то исчезла, и не было даже слабого ветерка. Небо, что удивительно для Севера, было полностью чистым, и ни одно облако не закрывало его, ослепительно голубое.
Как только поднялось солнце, герои свернули свой импровизированный лагерь и отправились в путь. Сонные, они брели почти с той же скоростью, что и вчера, по тракту, спрятанному под грудами снега. Качества дороги Болеслав, понятное дело, не оценил.
Был почти полдень, когда стали заметны первые признаки цивилизации – какие-то домики у пути, стражу почти на каждой версте и даже (о чудо!) бригады дварфов, убиравшие наметенное за ночь. Еще чуть-чуть, и показались за очередным холмом каменные стены и крыши Йоля.
- Вот, дошли мы, - сказал, улыбаясь, Болеслав. – Я тебе, Брюнгильда, одно место покажу, где отдохнуть можно хорошо и недорого. Оно, правда, в другом конце города…

- А давно ли ты тут был? - прищурилась дварфийка. - Уверен, что стоит еще? Можем к Тьестольфу зайти, он мне за старые заслуги должен еще, накормит, напоит, может транспортом обеспечит, а то до республики путь не близкий.

Закутавшись в плащ и шатаясь от ветра плетётся в сторону Ридл-Куила

    Маджи продирался на запад.
    По бездорожью, ровному, как блин, и раскисшему в жижу под упорно льющем сверху дождём.
    Мелкие монстры один за другим чередой выползали ему навстречу, как будто спешили от обиды на погоду свести счёты с жизнью. Дварфо почти машинально отбивался, пританцовывая в грязи, чтобы ноги не завязли, и казалось ему, что всё зло мира по непонятной прихоти судьбы решило ополчиться на него именно сегодня.
    Наконец бхулава его потемнела, напитавшись до отвала посмертиями так, что только не икала, а сам дварфо утомился настолько,что челюсти свело. И когда Маджи наткнулся на компанию дварфов-изгнанников, пережидающих непогоду в чахлом островке редколесья, то, стараясь не привлекать внимания, просто присел рядом – словно так и было. Благо обляпанные по макушку в грязи дварфы на одно лицо.
    – … дык…. Это… любовь у неё была… несчастная… – донеслось до Маджи и он невольно прислушался. – Вроде как умер он, а потом Героем стал. Ну а она, значит, палачихой. И наших-то больше всех не щадит – вроде бы изгнанник жени ха-то упокоил. И злющая же баба!
    - Это да… Бьюсь об заклад, что через год-другой до личной плахи дослужится!
    Маджи слегка удивился : Плаху Голубы он рассматривал совсем недавно. Выяснилось однако, что речь шла совсем не о ней, а о Мирославе из Ридл-Куила, эльфийского города, спокойного, как он предполагал местечка, куда как раз и направлялся. «Иех, вот что с людями делает любовь...» – подумал Маджи, невольно дивясь на частовстречаемость людских палачих и прикидывая попутно, не сменить ли ему маршрут.

Рассматривает герб Йоля над въездными воротами

- Вообще-то нам до южных колоний топать, - устало напомнил Болеслав. – Через всю Пандору.
Герой, бывший, как все дварфы, существом довольно упрямым, уступать Брюнгильде мало хотел. Ведь что там с этим Тьестольфом, его скорее всего дома в это время суток нет, а ждать предполагаемого прихода Мастера вечером, когда валишься с ног после долгой дороги, нельзя. Да и гордость не давала выбрать худший вариант.
- Дык друга твоего сейчас черт у себя дома найдешь, в Совете он днем или своими делами занят, - зевнул герой. – Лучше чуть дальше пройдем, и там и комнату большую снимем, и еды возьмем гору!

Болеслав, не дождавшись ответа соратницы, пошел в направлении своего приюта…
Йоль – городок не самого большого размера, поселение на перекрестке четырех дорог – можно считать эдаким антагонистом своего соседа Азарока. Если Азарок, столично монументальный, почти полностью построенный из темно-серого камня, с атмосферой гнетущей из-за громад многоэтажных зданий, возвышающийся даже на фоне окрестных гор, можно считать политическим центром Севера, то более тихий Йоль – однозначно его сердце. Вместо угрюмых инсул, в которых бедно живут десятки семей, крохотные аккуратные одноэтажные домики. Вместо узких темных переулков, широкие дороги, которые каждый день убирают от снега. Даже зима здесь кажется не такой суровой и жестокой.
Гостеприимный и шумный Йоль, самый мирный и уютный город Севера, жил будто бы от нового года к новому году. Именно к этому празднику сюда съезжались (и съезжаются) сотни гостей, и именно здесь празднования самые долгие и масштабные… Болеслав этот город считал очень милым и всегда любил заглянуть сюда по возвращении на Север и оставался тут обычно, плюнув на геройские дела, на много дней… Но в этот раз городок был ему безразличен. Герой медленно шел по проспекту и не обращал внимания на всю красоту. Смотря под ноги и желая поскорее бухнуться в мягкую постель, он даже не смотрел на сверкавшие на солнце белоснежные сугробы, не замечал высокие ели по обе стороны дороги, не взглянул он ни разу на милые деревянные избушки, с раскрашенными в зеленый и красный цвета крылечками, резными наличниками и ставнями, избушки, оставшиеся тут после первых поселенцев-гоблинов.
Наконец, дварф остановился и поднял взгляд на одно из подобных зданий. Оно было чуть больше остальных и с более богатой отделкой. Перед входом было большое крыльцо (впрочем, без какой-либо лестницы), на широких круглых ярко-зеленых столбах которого был изображен салатовый более светлый плющ. Карнизы с красивой резьбой были во все том же цвете, как и ставни с нарисованными луговыми цветами и пестрыми бабочками. Наконец, над высокой дверью была повешена табличка с алым драконом, державшим своими крючковатыми почти птичьими пальцами фарфоровую белую чашечку, из которой шел пар; надпись на гоблинском языке под всей этой красотой была: “Чайный Дракон”…

- В Совете, делами занят, - тихо ворчала дварфийка. - Да на ранчо он сейчас, коров своих ледяных кормит...
Зная твёрдый характер старого друга решила лишний раз не спорить, а то раньше бывало и тумаков друг другу навешивали по пустякам, но сейчас не время для перебранок, люди в опасности, спешить надо. Поэтому Брюнгильда, продолжая тихонечко ворчать, плелась за старым боевым товарищем.
- Ого, а это что такое? - воскликнула героиня, увидев вывеску. - Не припомню я этого места!

- Вообще-то этому месту шестьдесят лет скоро исполнится, - ответил Болеслав и широко улыбнулся. С этими словами он отворил дверь заведения, пропустил, как истинный джентльмен, даму вперед и в предвкушении долгого и здорового сна вошел.
На самом деле, шестидесятилетняя история ‘’Чайного Дракона”, несмотря на всю кажущуюся мирность данного места, больше похожа на часть уголовной хроники. Построенный еще в начале века для одного советника-трактирщика и весьма популярный у местной знати, как место весьма престижное, “Дракон” при этом являлся приютом для местных воров и их штаб-квартирой…
Сейчас такое дикое время, конечно же, прошло, и никто всерьез не может заподозрить данное заведение в какой-либо незаконной деятельности. Хотя бы потому, что находится оно, как одна из достопримечательностей Йоля, на попечении Городского Совета, а дварфы-чиновники, будь хоть что-нибудь подозрительным, мигом бы устроили владельцам взбучку. Напоминает о славном прошлом лишь арбалет на одной из стен, якобы бывший орудием какого-то хорошего вора, висящие там же гравюры с портретами членов Йольской гильдии воров да остроумно написанное меню.

Внутри “Чайный Дракон” ничуть не изменился – убранство такое же, как и полвека назад. Богатые ковры на деревянных стенах да оружие, дорогие сабли, вся мебель сделана руками Мастера из редкой породы дерева. Балки и опоры покрашены во все тот же зеленый цвет и расписаны причудливыми орнаментами… Красота!
Публика явно не бедная – гости все в богатых одеждах, с золотыми украшениями, бороды у дварфов ухожены и украшены разными цацками (оно и понятно, более простые жители Йоля в полдень по чайным не бегают и предпочитают им трактиры). Физиономии у посетителей такие серьезные, будто это не богатые торговцы и мещане, а как минимум бароны, графья и князья, или даже небольшие корольки. Пришедшие в эльфийско-гоблинское заведение для шику и виду, дварфы те совсем не представляли, как местную еду принимать, обычно долго смотрели на какой-нибудь принесенный им салат и не понимали как вообще можно есть эту гадость, тыкали в него пару раз вилкой, в конце концов сдаваясь и заказывая большущий окорок и пещерные грибы. Пили чай они, как правило, с мерзкими звуками, разными причмокиваниями и причавкиваниям…

Вдалеке за стойкой за всем этим безобразием наблюдал приземистый эльф в бордовом камзоле. Морда у него была впрямь как у посетителей, такая же серьезная и надменная, разве что бороды не было от слова совсем. И даже если бы он не строил суровый вид, то физиономия все равно оставалась неприятной. Высокий лоб, короткий нос крючком и взгляд исподлобья, полный презрения ко всему живому, особенно короткорослому и бородатому. Видно, что остатки уважения к разумным он в Йоле истратил, а единственным объектом эльфийской страсти был чай. Черный и зеленый, желтый и белый, улун и пуэр да травяные настойки – это было ему на Севере вместо знакомых и друзей. Несомненно, он бросил бы этот бренный мир и давно закрылся на веки в своем доме вместе с коробками, полными чая всех сортов, но это он никогда не сделает по причине банального недостатка денег. И он вынужден день изо дня обслуживать этих невежественных богачей-дварфов, кичащихся своим капиталом и нелепо пытающихся имитировать жизнь какого-нибудь дворянина-человека или эльфа, не знающих азов чайной церемонии и любого этикета, не пивших в своей жизни ничего кроме эля и оскверняющих благородный напиток тем, что льют они его в свои мерзкие глотки. Залпом. Как свой гадкий эль.

При каждом виде широкой и душой, и телом дварфийки, что наливает дорогущий ароматный пуэр в блюдечко и начинает хлебать с характерным свистом оттуда, у эльфа непроизвольно возникает желание взять тяжелый чугунный чайник, подойти к изымательнице и со всего размаху ударить в ненасытную рожу с десятком подбородков. И когда какой-нибудь сгорбившийся старичок-бородач просит сахар и молоко, ибо без этого улун совсем не вкусный, в руке чайного мастера возникает искра файербола. А вот дварфенок, маленький, уже с короткой щетиной, макает в зеленый чай печенье и заедает его сладкими конфетами с джемовой начинкой, и от этого эльф напрягает всю свою волю, чтобы не потянуться за саблей на стене. Порой эти кощунники просят чай домой, и это самое ужасное, что может вообще случиться, ведь тогда даже Духи-Хранители не увидят, как именно издеваются над напитком эти изверги... И сотни таких горожан приходят в "Чайный Дракон" каждый день будто бы чтобы поиздеваться над чувствами несчастного эльфа, у которого от постоянных переживаний уже побелели локоны. И он ничего сделать не может, лишь молча смотрит на безобразия, учиняемые дварфийскими бюргерами, просит счет и с неискренней улыбочкой провожает каждого: "Спасибо вам большое, и приходите еще"

Именно к эльфу прошел герой Болеслав.
- Приветствую, Раэталлан! Многих лет тебе… и чаев.
А где Феердаир?
- Простудился он, - сухо ответил эльф и потянулся за ключом в шкафчик. Раэталлан знал, зачем пришел герой. Он всегда просит одно и то же.
- Мне комнату, самую лучшую.
Не успел Болеслав это договорить, а на столе лежал железный ключик.
- Сто двадцать азарокских, - машинально сказал трактирщик. – Комната где, сам знаешь.

Дварф, расплатившись, провел Брюнгильду в просторную спальню. Героиня увидела две кровати по разные стороны комнаты, окно с видом на главную улицу, изысканный столик с графином, полным вина, и даже магомеханические напольные часы с ужасно громким ходом. Стены были опять же (видимо для теплоты) завешаны пестрыми коврами, а со стороны входа даже висела картинка с изображением заснеженных гор и низкорослого пастуха, ведшего куда-то стадо овец. В уголке стоял книжный шкаф, на полках которого можно было увидеть фарфоровые статуэтки героев в пафосных позах (один был похож на Болеслава, чем герой страшно гордился; а у другого на поясе висела кобура для маузера).
Болеслав не сказал ни слова и, усталый, рухнул на пуховую перину, после чего сразу захрапел…

Пропитываясь запахом благородных дымов
где-то под Ринд-Куилом

    Бывает так, что если хочешь ровно и тихо обойти проблемы стороной, они находят тебя сами.
    Луга закончились, и сопровождающие монотонный путь по равнине размышления о письме Шимшона и связанных с ним обстоятельствах, по которым дварфо спешно топал теперь на юго-запад, к новым идеям не привели.
Зато запоздало подумалось, что секретное послание так и путешествует с ним, что совершенно неосмотрительно! Да и подустал порядком. А тут ещё и лесок начался: хворост, ветки разные, шишки… Комары… В животе заурчало от лёгкого голода…
В общем, разжёг дварфо костёрчик, улики уничтожил, пару грибов на пруток нанизал – к сухарям, для разнообразия – и приготовился отужинать по-дорожному.
    – Говорю тебе, Герой это! – чуткий слух едва дварфо уловил приглушённый шёпот.
    – Бродяга! Грязный, обрванный, без спутника, да ещё и дварф…
    – Да не… Герой. Смотри. У него под грязью доспех…
    Спор Маджи развеселил. Голоса были беззлобные, негрубые, как будто говорили два любопытствующих подростка. Он продолжал копошиться с ужином, делая вид, что ничего не заметил – сам же вслушивался, развлекаясь.
    И сглупил. Короткий шорох за спиной — боль в затылке и темнота. Тело Маджи кулём повалилось в траву.

Погружаясь в царство Морфея и возвращаясь из него
Йоль. Чайная "Чайный Дракон"

Болеслав первый раз проснулся, когда магомеханические часы показывали одиннадцать ночи. В животе дварфа что-то бурлило, и он решил как-нибудь умерить голод. В очередной раз взглянув на фарфоровый геройский квартет, что стоял на полочке, и в очередной раз подумав, что такую хорошую вещь можно и экспроприировать, он медленно поднялся и побрел в главный зал…
Там было пусто – ни одного посетителя, лишь охранник в стальной кирасе дремал, прислонившись к стене. За стойкой тоже никого не было видно – эльф куда-то запропастился, и о нем напоминал лишь оставленный на столе чугунный чайник да кусок бумажки с запиской:

Раэталлан занят.
Просьба не беспокоить. А то убью нафиг!

- Опять, небось, в подвале прячется и чай в тайне от всех хлещет, - подумал Болеслав и с некоторым отчаянием ушел обратно. Поворочавшись минут десять в постели, герой снова заснул…

Как известно, дварфы могут спать в принципе бесконечное время. И особенно герои, которым сутки пролежать в постели – раз плюнуть. Даже когда Хранитель покидает ходока своего навсегда, то бородатый герой (в отличие от остальных рас) не продолжает свои путешествия, лишенный какого-либо разума и чувств да являющийся таким образом лишь унылым зомби и тенью себя самого, а ищет кровать побольше да помягче, после чего засыпает мертвецким вечным сном. Тысячи таких дварфов можно встретить в постоялых дворах Пандоры, дремлющих десятилетия в своих постелях, подобно мифическим героям и королям древности. С разросшейся за долгие годы бородой и чуть ли не поросшие растениями и мхом, они нежатся в них и уже скорее всего никогда не проснутся. Неизвестно никому, кроме разве что Творца, что снится им в этом летаргическом сне, может, новые приключения и подвиги… И, как гласят легенды подгорного народа, герои эти, бросившие бренный мир, когда-нибудь встанут одновременно и единым шагом выйдут опять на большак, и тогда никто не сможет противостоять дварфийскому народу…

Болеслав все же вернулся из мира грез, так что это лирическое отступление к нему не относилось. Было уже утро. Комната была озарена светом из окна, на часах было восемь утра. Ходили они как обычно с громким оглушающим тиканьем. На карнизе шумели крохотные воробьи, и это тоже было слышно сквозь деревянные стены… Лучи солнца пробивались сквозь тонкую беленькую занавеску и слепили глаза героя.
Он потянулся рукой за графином вина, подумал, что все какое-то слишком громкое и яркое, и промочил горло – не пропадать все-таки добру, ей-богу!