Бьёрн Дурвопросник

    Михославус был частично прав. Что-то надо срочно было сдлеать. Может, действительно бежать? Но куда...
— Неее, Михославус. Бежать нам нельзя. Мы ж тогда изгнанники будем. Всё равно что монстры, почитай. А герои монстров того... На раз! Тут надо как-то по другому. Чтоб дядька Болеслав и вовсе не заметил, что мы хату снесли.
Бьёрн задумался. Как же сделать так, чтобы Болеслав пропажи хаты не заметил? Эт вам не сахарные яблочки по одному тырить, хата-то одна, сразу заметно. Может, портки арбузные на соседнюю хату повесить и сказать, что передвинули? Неее, хата тяжёлая, дядька в жисть не поверит, что мы её подвинули. Вот каж же всё в детстве было проще: вазу кокнул, на рынок сходил за такой же, поставил на то же место и как будто ничего и не было. А за хатой на рынок не сходишь... Хотя...
— Придумал! Мы это... такую же хату построим! Тут всего-то надо успеть до дядькиного возвращенья! Мы, чай, дварфы! Хоть кто слышал, чтоб дварфы со строительством в срок не управились? Я, правда, толком не знаю, как она выглядела, так что мне чертежи нужны. Я мигом!

    Бьёрн ходил по Ратуше и донимал служек на тему чертежей. Первый слал к третьему, третий к четвёртому,четвёртый ко второму,а второй к первому. От всех этих пересылок у дварфа закружилась голова, и он свернул не туда.
— Здравствуйте! Семейный вопрос жизни и смерти!
— Это Строительный Приказ, семейные вопросы....
— Это строительный семейный вопрос жизни и смерти!
— Ладно, говори.
— Чертежи нужны! Срочно!
— Какие ещё чертежи?
— Ну хата есть в Каменном городке в тупичке Полынном...
— Чего ты мне голову морочишь, какая ещё хата?
— Ну геройская... Для геройской хаты чертежи нужны срочно!
— Обитель Героев что ли?
— Да, она самая. Прям срочно нужны!
Служка пожал плечами и принёс требуемое.
— На, держи. Хоть кому-то они понадобились, а то только место занимают...
— Дай Творец тебе здоровья, добр грит! Век не забуду!

    По пути заглянув на рынок, Бьёрн вернулся к месту происшествия.
— Я, конечно, в упор не понимаю, как такую махину ты в один бабах снёс, Пандульф, да без следа почти, ну да ладно.
Дурвопросник внимательно изучал чертежи и смотрел на образовавшийся пустырь.
— Как дядька её сюда вообще впихнул? Пустырь-то крохотный. Хотя если по диагонали... Да, по диагонали влезет. Таак. Начинаем, ребят, с винного погреба. Я запасы принёс, на первое время хватить должно. И да, я принёс кое-что, чтоб тебе лицо не стындо было показать, братец.
Бьёрн положил на землю три большие бутыли самогона и накладную бороду.

Михославус Суходольский.

Михо дико возрадовался. Виду не подал, но внутри весь прям аж напыжился. Мы, чай, дварфы! А мы здесь -- все трое. Тумс-тумс-тумс! признали, значит..
Он даже, от радости, тормознул слегка, и не успел сказать брату Бьёрну, что видел хатку-то Болеславову, даже в оконца смотрелся.... Но тот уже убежал за чертежами.
Ладно, с чертежами-то вернее получится. Не, ну надо ж -- Мы, чай, дварфы!

Потом Бьёрн вернулся, потом мерили диагональ, потом решили начинать дом с погреба...
А погреб -- это что? Яма. А ямы копают. Дом -- погреб, погреб -- яма, яма -- лопата... сами мы не местные, а местная -- бабка! Михославус метнулся обратно. Где эта улица, где этот дом... Дом, сарайка, лопата... Чужая. Не, ну Мы, чай, дварфы! Вернём, не съедим же.

Едва вернулся -- а у брата Пандульфа уже борода отросла. Лихо! Дварфы, чай..
Начал копать.
Копать Михо любил.

Пандульф Три Волоска

Накладная борода оказалась весьма к месту — и Пандульф, несмотря на негодовавшую дварфийскую гордость, был вынужден это признать. Перед тем, как нацепить, конечно, поворчал немного и повозмущался — мол, он что вам, Зимний Дед? — но то было сделано только для вида и серьезности.
Гораздо больше Пандульфа заинтересовали бутыли самогона и, чуть меньше, чертежи. Они были, конечно, чудесны во всем. Кроме того, что никаким боком не соотносились с действительностью. Дварф, например, с удивлением узнал, что у дядиной клетушки был, оказывается, винный погреб, резное крыльцо с перилами, наличники на окнах и даже балкончик с видом на сад. Существование сада тоже стало для него открытием.
— Ребят, мне кажется, на винном погребке можно будет остановиться. Болеслав его завидит, про всю остальную хату мигом забудет...

***
Ясновельможный пан Добромир, воевода Вольной Беловодской Республики, шел вместе с парой краснокафтанников к месту взрыва. Было уже за полдень — ясновельможному пану Добромиру было лень рано вставать в выходной день. Думал, само собой все решится и образумится, но нет, ломятся в дверь всякие из Совета. Кричат что-то, жалуются, кляузничают и грозят... В общем, воевода был в тот день страшно сердит на белый свет и твердо намерен судить и карать.
Вот уж и Каменный городок, Полынный тупичок. Значит, опять Болеслав делов натворил... Добромир насупился и забарабанил пудовым кулаком по калитке:
— Эй, Болька! Ты чего это опять разгромыхался? Говорил ведь уже, все громыхания только в светлое время суток! — дальше воевода смягчился. — Ну вот не получается у тебя самогон гнать, так неча и пытаться...
В ответ тишина.
— Болька! Боль... ты там спишь... ау...
Пан Добромир наконец-то догадался, что калитка была незапертая. Он открыл ее и обнаружил, что Болеслава здесь и в помине нет. Зато стояли три молодца и яму копали — среди них чумазый дварф с накладной бородой и диковатого вида гоблин. Впрочем, помимо такой странной компании было еще что-то не так... не хватало, например, самой Геройской Обители.
— Так, граждане, а вы еще кто? — гаркнул Добромир. — И чего вы тут позабыли? Это место — республиканская собственность... можно сказать, режимный объехт. А ну живо отсюда, с лопатами и всем добром!
Чумазый дварф воткнул в землю лопату, поправил бороду и представился:
— Здрасьте! Мы племянники Болеслава, пока его нет, тут живем.
Воевода от удивления куснул свои моржиные усы и пробормотал:
— А я и не знал, что у него есть родственники...
После чего обвел хитрым взглядом компанию и с недоверием указал на Михо:
— А чего... этот тоже что ли его племянничек?
— Ну да, конечно, — пожал плечами Пандульф, — а что с ним не так?
— Он гоблин. Вы меня, граждане, за дурака держите?
Пандульф сгоряча воскликнул:
— А говорили, в Беловодье нет расизма... Говорили равные все. Относятся без предубеждений. А тут вон оно как, взяли и... гоблин! Должны же знать, что все мы пандорцы, братья. Стыдно вам должно быть за такие слова, товарищ...
Добромир от такого напора несколько оторопел:
— ...ну, племянник так племянник, боги с ним. А чего это вы с утра разгремелись... и избу, собственно, куда дели?
Дварф сначала начал свою шарманку про примус, затем заметил стражников и образумился.
— А, так мы поиски ведем! Узнали, что под хатой клад может быть зарыт, вон в этом квадрате.
— Клад?! А не знаете ли, граждане, что по закону обязаны... Так, соколики, — окликнул Добр краснокафтанников, — а ну лопаты в руки и от забора и до заката! Поможем, так сказать, от лица нашенской с вами Республики. И чтоб, когда я пришел, тут все было откопано.

***
Пандульф смотрел, как доблестная беловодская стража задаром копает ему погребок.
— Может, еще и у забора их попрошу раскопать? Бурячков надобно посадить...

Михославус Суходольский.

Доблестная беловодская стража рыла землю рьяно. Но согласно приказу -- вширь: забор-то стоял на восточнее, соответственно, копали планомерно в западном направлении.
А Михославус -- вглубь.
Сказались, видимо, тщательно гнобимые им же самим гоблинские гены. Да и мысли от монотонной работы вышли из-под контроля и принялись одна за другой виться в голове -- одна другой практичнее. Да и как им не виться -- основания были...
За годы стояния на одном месте хатка деятельного дварфа Болеславуса вниманием была не избалована, а потому помалу проседала. Ну да и учинённый братцем Пандульфом фейерверк грунты попутал... В общем, вглубь копая, находил Михо предметы различные.

Сперва шёл слой культурный. Черепки посудные, обувка драная, тряпицы арбузные, от портков былых, статуетки мелкие, битые, обрывки грамот, щепа мебельная, игральные кости, трубка курительная и прочая мелочёвка порушенного холостяцкого быта. Дальше, послойно, частично перемежаясь прослойками досточек, обнаружились фрагменты бочонков с узнаваемым по запаху, в прошлом, содержимым -- капуста квашеная, огурцы солёные, грибочки... К вечеру, когда фигуры пыхтящей доблестной беловодской стражи уже превратились в красивые, романтичные чёрные контуры на фоне кровавого заката, а о существовании Михославуса там, сверху, напоминали только ритмично вылетающие из ямины комья грунта, здесь, внизу, раздался тот самый, победный, скрежет металла, который сладким предвкушением наполняет сердце счастливого кладоискателя. Михо отбросил лопату, упал на колени, и рыл дальше руками, лихорадочно, обрывая ногти и не замечая этого.
Да, это был не камень случайный, не железяка бесхозная -- это был настоящий сундучок! И тяжёленький.

Пандульф Три Волоска

Вскоре за кладом заявился пан воевода. Добромир был в приподнятом расположении духа, вовсю улыбался своими немногими не выпавшими зубами; и если б Пандульф хотя бы на картинках видел слонов, то деловито бы заявил, что воевода доволен как раз как этот самый слон. Но дварф, к сожалению, этих животных и знать не знал -- а потому по-простецки заметил:
— Ну и щерится же он...

— Значит так, граждане! — торжествующе воскликнул Добромир, — По закону, нашедший клад обязан поделиться с владельцем земли. Причем, ровно половиной. А владелец вон этой вот избушки... этого участка в пять соток и этой ямы включительно, нашенская с вами дорогая Республика. А ближайший представитель нашенской с вами Республики — я... так что будьте-ка добры мне сундучок показать, вон на что намекаю.
Пандульф не отличался жадностью (насколько может быть не жаден дварф), да и понимал он, что и без того ему сегодня везет. И стража бесплатно яму выкопала, и грядку для бурячков всполола, и приобрел он задешево примус, хорошенький, и клад ни с того ни с сего нашел (накаркал, видимо!)... правда, конечно, изба дяди Болеслава взлетела на воздух, да и бороду спалил, как уж без этого... Только вот делиться кладом с какими-то воеводами он категорически не хотел.
— Постойте. А может, это не бесхозный клад, а имущество Болеслава? Он там, может, портянки хранил... — спросил Пандульф, прижимая сундучок к своей груди. Воевода был непреклонен:
— А чего это он тогда в земле на такой глубине делает?
— Взрывом вглубь земли врыло! А раньше дядька этот сундук на лавке, может, хранил...
— Ну а нечего хаты взрывать! — рявкнул Добромир и схватил сундучок. — Так, так, чего там это у нас... бхутова бабка, вот те на!
Ларчик был доверху набит аккуратно сложенными портянками.

Михославус Суходольский.

Душа Михославуса протестовала. Это ж где это видано, чтоб при живом-то дядьке имущество его делить? Но против Воеводы-то, да ещё при исполнении, разве попрёшь? Даже братья не возразили. А он, хоть и дварф всей душою, а телом-то...в общем, сопротивления долго не выдержит.

Тем временем Добромир приступил к разделу портянок на доли по справедливости.
Республике, невесть на какие нужды, отошло две трети содержимого. Братьям -- поровну оставшееся, пяток на каждого.
Разорванное в клочья пережитым сердце Михославуса надсадно ныло. Эмоции искали выхода, чувство вины и комплексы слились воедино в стремлении донести до дядьки весть о деянии властей. Он развернул портянку и углем избразил информационную квинэссенцию событий.

Выглядело это так:
Большая рожа с распахнутым щербатым ртотм -- это был радующийся Добромир.
Небольшой угловатый предмет правильной формы -- разграбленный сундучок
Пририсованная внизу фигура, обвисшая в скорбном изнеможении -- это сам Михославус, сломленный неравенством сил.
Закрашенное пятно на его груди, с капельками -- .михославусово горюющее сердце.

Оглядев ещё раз творение, Михо счёл его удачным и исчерпывающе передающим события. И полез на сосну -- вывешивать. Чтоб видно было издалека.

Михославус Суходольский.

Сосна оказалась высокая.
С верхушки хорошо просматривались окрестности: отсюда виден Истарост, с копошащимися на стройке бардами, зарастаяющая тропка к Рагосне, порушенной и заброшенной, Пёстрокоровская горная гряда, Сольская Рунная скала, и сам город, окружённый белыми стенами. с реющими над ним черным стягом с красной руной. Не было видно только дядьки Болеслава.

    Михо вздохнул, и нацепил на верхушку самописное полотнище, предварительно ободрав мелкие ветви -- для улучшения обзора и свободного трепыхания флага на ветру.
    С трудом спускаясь по стволу вниз, он заметил дупло. Конечно же, Михославусу стало вмиг очень интересно, что ж там внутри, и он тут же приложился глазом к отверстию."Ззз-ззз-зз....." -- сказало что-то внутри и глаз ожгло болью. Михо взвыл, опрянул от страшного места, но, пылая праведным гневом, практически машинально, заткнул дупло шишкой.
    -- Вот тебе! -- злорадно пробубнил он. -- Сиди тут, вражина. Я ещё вернусь!
    И, погразив наскоро кулаком неизвестному агрессору, он резво продолжил спуск на землю.

Бьёрн Дурвопросник

    Спустя пару дней после инцидента с портянками братья наконец-то разобрались с винным погребом и приступили к постройке надземной части избы. Работа, увы, только слегка побулькивала, ибо строить было не из чего. Маясь от безделья, Бьёрн заметил на примусе Пандульфа грязное пятно и от несего делать стал его оттирать. Пятно упроно не оттиралось. Бьёрн начал тереть сильнее, но в итоге лишь запыхался.
— Ну я тебя щас... — грозно посмотрел Бьёрн на пятно и достал своё секретное оружие: фамильный платочек с вышитой руной. Перед этим платочком ещё ни одно пятно не устояло.
    Бьёрн тёр. И тёр. И тёр. Не будь примус так хорош, дварф бы уже давно протёр в нём дыру. Но дыру Бьёрн протёр не в примусе, а в пространстве и времени, и из дыры вылетела джинья.
— Мать твою перемать пероксидом водорода через трифторид хлора, утырок ты горбатый! Совсем берега из виду потерял? Ты в чьём доме дыру проделал, понимаешь?
— Не-а. — честно ответил Бьёрн.
— Не, ну что с образованием стало, а? Не узнают даже! Я, [Вырезано цензурой], самая Знающая на свете! Могу научить чему угодно и ответить на любой вопрос!
— А как ты квадратные скобочки произносишь?
— Левую как [lsb], а правую как [rsb].
— Там ж тоже... А, к демонам! Давай лучше пари. Спорим, я знаю вопрос, на который ты ответа не знаешь?
— На что спорим?
— Ответишь на три вопроса, я дыру в товём доме своим платком заткну. А если таки будет вопрос, что ты ответить не можешь, ты нам дашь самого лучшего на свете камня столько, чтоб вот такой дом построить! — Бьёрн показал чертежи Обители.
— По рукам! Прощайся со своим платочком!
— Вопрос первый: Как звучит вопрос, на который ты не можешь ответить?
Джинья задумалась. Почесала затылок.
— Ну и хитрая же ты жопа! Ладно, ты выиграл. Будет тебе камень. Только я тебе что скажу: ты дыру таки заткни, я тебе инструментов для этого камня дам.
— Три набора.
— Ладно, три.
Джинья вытащила из дыры тридцать повозок камня, который выглядел как ночное небо с мерцающими звёздами и три чемоданчика, после чего зашла в дыру сама и поаказала кулак.
— Попробуй не заткни только!
Бьёрн засунул в дыру фамильный платочек. Дыра исчезла. Бьёрн грустно вздохнул.
— Чем только не пожертвуешь, чтобы дядька Болеслав уши не начистил...

Пандульф Три Волоска

Дварф с важным видом обходил подаренные джиньей повозки и почесывал подбородок. На нем, словно ростички пробивались сквозь землю, уже потихоньку росла куцая бороденка. Даже более захудалая и несуразная, чем раньше.
— Даааа, хорошо богатство, — вынес вердикт Пандульф. — На избу хватит с запасом! Можно будет дядьке баню построить или, скажем, заборчик обновить. А то он все равно покошенный...
— Ладно, работать пора бы. Изба сама себя не построит, — с этими словами дварф потянулся к чертежу. — А вон хотя бы с этой стены начнем, она вроде как самая простая.

Если строительство винных погребов Пандульф себе кое-как представлял (благо, вопрос жизненный), то о возведении каменных зданий у него водились лишь смутные догадки. Когда-то он слыхал пару слов про фундаменты и несущие стены, но, разумеется, не придал внимания той дребедени. Дварф, он если строит, так строит! Без фундаментов и несущих стен, расчетов и чертежей, без всех придуманных всякими гоблинами занудностей и мудреностей, на одном лишь голом понимании сути камня. И Пандульф, как дварф, камень прекрасно понимал — понимал, что глыба перед ним, которой можно нехило так огреть по голове, и которую можно положить на такую же глыбу. И конструкция, как он тоже ясно понимал, получится устойчивой и незыблемой.
Потому он без лишних раздумий стал строить стену, пока что первую и единственную. Ряд за рядом ставил камни, и вскоре стена уже была высотой с этаж.
— А вы что не строите, а, братцы? Осталось только чердачок завершить, и будет на сегодня достаточно!
Предательски задул ветер. Устойчивая и незыблемая конструкция стала качаться как березка и через пару секунд с грохотом обвалилась.
— Мдааа... признаюсь, я не предполагал, что будут такие неблагоприятные погодные условия.

Через несколько дней...

Вожак гордого беловодского народа, самый громкий горлопан на Вече и почетный член Совета Республики рыбак Карась имел глупость перебрать прошлым вечером беленькой, а потому теперь лежал в полубеспамятном состоянии, том самом, что беловодцы со всей непосредственностью называют бодуном. Он напряженно и безуспешно пытался собрать ошметки лихо разнесенного на куски сознания и припомнить, что же такое случилось в ту бурную ночь. Безуспешно. Причин празднества он не помнил, не помнил и то, каких натворил чудачеств. Знал только, что они были.
Наконец, героическим усилием воли Карась открыл глаза и понял, что место, в котором он очутился, малость непохоже на родную избу. Вернее, непохоже от слова совсем. Он проснулся на какой-то стройплощадке, среди груд мусора, досок, камней и инструментов, и вокруг него три каких-то странных разумных увлеченно возводили стены. Рядом стояли еще два каких-то разумных, ряженых так нелепо, будто б они только что сбежали из шапито.
Карась им что-то с вопросительной интонацией засипел. Один ряженый толкнул другого:
— Вот, балда, погляди... а ты говорил, что у него кончилось здоровье! — сказал эльф в красном капюшоне, грязном полосатом халате, оранжевый рейтузах в бирюзовый горошек и остроносых тапочках. Другой, орк в ржавом железном котелке, шкуре барса, зеленых шароварах и сандалиях с начесом, удивленно обернулся.
— Доброго утречка, мы за заданием пришли! — одновременно рявкнули оба.
— Заданием? — недоуменно прохрипел Карась. — За каким ящо заданием?
— Как за каким? Мы, как герои, пришли в штаб гильдии помочь эмиссару, выполнить задание, — ответил эльф и показал руками на строящийся "штаб".
— Та-а-а-а-к... погодьте-ка вы со своим заданием. Какой я вам к демоновой матери комиссар?
— Мужчина Боян, эмиссар гильдии АНАРХИЯ, гениальный религиовед, осторожный, экономный политик, — эльф, перечисляя заслуги, загибал пальцы, — вы вчера по городу ходили и горланили, что вы, мол, новый эмиссар. Даже героев попросили, чтоб разнесли по всей Пандоре весть.
Карась в отчаянии схватился за голову. Не, он конечно, понимал, что повеселился тогда на славу. Но чтоб такое...
— Господин Боян, вы, кстати, обещали провести поиск резервов. И еще славу Хранителям вознести... и задание обещали...
— Вы, оба! Метнитесь живо за рассолом, уж больно мне невмоготу. Вот мое задание!
Герои стукнули каблуками, отдали честь и ушли. Тут Карась понял, что можно с выгодой использовать свое служебное положение.

    Эпиграф:
    Лэстер парил в воздухе в позе лотоса вниз головой. Почему, и где теперь они -- низ и верх -- он не знал. Как и направления -- куда это, собственно, он парил, и зачем...

Лютовей, 20-ого дня, 223 года
В окрестностях Злюквенного Форпоста

Фрол и Евдоким покинули стены Форпоста, едва только взошло солнце. А все потому, что нашел вчера Фрол в Диком лесу поляну, богатую злюквой. Были ее там целые россыпи: десять зрелых кустов, не меньше, и этого добра хватило бы на немедленное возвращение в Беловодье и безбедную жизнь еще год. И теперь он вместе с верным товарищем Евдокимом и несколькими баулами шел навестить поляну еще раз, пока она не исчезла в изменчивом пандорском лесу или про нее не прознали в народе.
Два косматых и бородатых мужика с рогатинами брели среди бесконечной тайги. Над ними кружил кровожадный пандорский гнус, а за каждым деревом мог таиться кто-то, гораздо более злобный и опасный...
— Фрол, и скоро ента твоя поляна будет? Битый час бредем...
— Погодь, погодь, Евдоха. Я ентот пень вчерась видел, значит, поляна рядом ужо. Воооон за ентим самым косогором. Ее там пруд пруди будет!
— Ну смотри... коли брешешь...

За косогором и правда была поляна, причем достаточно большая. Только вот не было на ней ни единого кустика злюквы, ни одной злюквинки, зато поперек поляны тянулось две совсем недавние колеи со следами гусениц самокатной телеги. Деревья вдоль колеи все были поломаны.
Фрол смотрел на испоганенный неизвестными пейзаж и с трудом сдерживал себя от слез.
— ...распугали всю злюкву за ночь, окаянные... проехали тут на своих кострухтах... и зачем енто им понадобилось в такой глуши проезжать?!
Евдоким задумчиво хмыкнул. Сделали колею точно не сольвейгцы или беловодцы: на Луговище ни одного "кострухта" отродясь не было. Значит, проезжали тут чужаки, причем однозначно те, кто знал что-то о злюкве и ее ценности...
— Фрол, давай вдоль колеи пройдем, узнаем хоть, хто енто был. Кострухт, видать, в ту сторону ехал...

***
Через тридцать минут они добрались до какого-то форта. Он был по меркам беловодцев хорошо укреплен: окружен крепким частоколом и рвом, а у ворот дежурили какие-то мужики в доспехах. Рядом с воротами стоял тот самый гусеничный кострухт.
— Селение, значит, здесь обустроили... на нашу злюкву позарились, ентатисты поганые?!
— В Форпост возвращаемся, Евдоха. Нашенские должны об ентом узнать!

Лютовей, 20-ого дня, 223 года
Злюквенный Форпост

Начальник Форпоста, пан Вышата Гюрятинич тем утром завтракал пельменями с чешуйчатым сомом и сметаной, горой традиционных беловодских пирожков, похлебкой, котлетами из разных видов дичи, тремя калачами и запивал все это великолепие сольвейгским чаем. Поскольку процесс уничтожения такого количества пищи протекал очень долго даже для такого знатного едока, как пан Вышата, одновременно с этим он, не теряя время зря, умудрялся читать документы, ставить подписи и вести деловые переписки с партнерами из всех городов Пандоры.
В самый разгар трапезы, когда начальнику подавали уху да расстегаи, в хату влетели два мужика. Они закричали наперебой друг другу:
— Пан Вышата, у нас тама енто... вторжение!
Глава Форпоста, стремившийся принять лучшую геометрическую форму с точки зрения сохранения энергии, то есть шарообразную, лениво потянулся к чашке чая.
— Пан Вышата, недалече от нас Форпост построили, — сказал Фрол. — Свой собственный. На нашенскую злюкву республиканскую покушаются!
Евдоким его поддержал:
— Надобно народ нашенский собрать и к ихнему Форпосту сходить. Чтоб, значит, вещи свои свернули, ушли и не возвращались. И злюкву всю вернули, которую себе захапали!
— Форпост, говорите, чужой? — Вышата Гюрятинич почесал ряд своих бесчисленных подбородков, — Это дело, конечно, нехорошо! Я об этом обязательно Совету Республики сообщу, дело все-таки нешуточное.
— Пан Вышата, нам же поскорее надо... Совету пока письмо дойдет, пока он решит, постановит. Надобно с поганцами прямо сейчас управиться.
Начальник Форпоста на такое лишь ответил, что занят и попросил покинуть помещение и больше не беспокоить. Заверив также, что сделает все возможное для того, чтобы выгнать из Северо-Запада чужаков.
— Ну, а теперь, я думаю, можно и сырник!

Лютовей, 20-ого дня, 223 года
Злюквенный Форпост

Когда начальник Форпоста "разобрался" с завтраком и начал задумываться, что такое-эдакое ему сегодня предложат на обед, на улице стал слышен гвалт.
— Малуша, будь любезна, посмотри, что там граждане наши расшумелись, — ласково попросил пан Вышата. Вставать из-за стола, чтобы сделать это лично, он посчитал занятием, недостойным главы Форпоста и далеко не последнего лица в Вольной Беловодской Республике.
— Пан! Они там Вече устроили...

На площади перед главной избой собрался весь местный народ. Среди бушующей толпы стоял на бочке Фрол и толкал полную гнева проникновенную речь, его верный товарищ Евдоха был рядом и размахивал что есть силы потрепанным и изъеденным молью флагом.
— Граждане! Граждане-форпостчане, доколе мы енто терпеть будем? На нашенские земли, вольные, республиканские, иноземцы позарились, отобрать хотят!
Обитатели Форпоста, люди, даже по меркам Беловодья лихие, гудели. А раззадоренный Фрол продолжал:
— Прямо рядом с нами поселение обустроили, тайком нашенскую злюкву добывают! На кострухтах своих по нашенским лесам ездят, словно хозяева! Да когда енто было видано, шоб всякие козлиные дети по Беловодчине шастали? Шоб Беловодчину нашу вольную своими ногами топтали и кострухтами давили?
Толпа ревела.
— Нам надобно енто прекратить! Пан начальник нам помогать не желает, а город от нас далеко. Нужно самим сходить к ентим ентатистским поганцам, раскатать ихний острог по бревнышкам да сжечь к демоновой матери. Шоб они носу сюда не сували. Так покажем мы им, форпостчане, кто здесь в Беле хозяин?! Али будем смотреть, как богатства нашенские расхищают и злюкву уносят?!
— Покажем!!!

***

    Несколько лет рутинного затишья не прошли даром. Тяжко заболела Гризелла, главная городская шавка Сольвейга.
Она валялась на главной площади, ровно в центре. Откинув морду, с туманом во взоре, недвижно лежала на боку. Скрестив лапы и разметав хвост. На спутанной шерсти болтались репья, бока ходили ходуном.

    Кто-то, возможно, скажет, что собачке уже пора..того.. Но это лишь тот, кто не в курсе, что доктор Плюмберс, усталый и небритый, регулярно покупал на свою зарплату в алхимической лавке Зелье Бессмертия и скармливал бессловесной тварюшке.

    Теперь какой-нибудь кто-то может даже возмутится -- как же, опыты на животных и всё такое прочее... Но, во-первых, алхимик был не шарлатан, а весьма даже наоборот, и во-вторых, до сих пор зелье ей шло на пользу... Да и отказывалась она от опытов на себе -- лопала за милую душу!

    Но теперь вот случился казус -- и с этим надо было что-то делать!