По тракту, через горы, шёл герой. Не какой-нибудь там один из тысяч пандорских бродяг, искателей приключений, а самый что ни на есть. Всамделишный. Бессмертный герой, имевший на своём счету без малого дюжину подвигов, сотню спасённых девиц, с полтыщи выигранных дуэлей и бессчётное множество поверженных монстров. Он шёл во Фронтир, в новый город, совсем недавно освоенный группой отчаянных пандорцев. Герой нёс очень важный груз. Бесценный.

Путь его был опасен. А как иначе, если дорога ещё пустынна и полна жаждущих мяса хищников и алкающих золота бандитов? Так завсегда по первому времени на окраинах цивилизации. Но и пусть бы себе опасен, подумаешь, великое дело накормить собой плотоядную тварь. Воскрес с хранительской помощью, да дальше иди. Но не в этот раз. Нельзя в этой ходке рисковать грузом, нельзя с него глаз спускать! А путь ой как опасен. Так, что опасней во всей Пандоре было не сыскать...

Потому герой оставил друга-оруженосца в последнем городе Центра — в давно освоенных и более спокойных землях — чтоб не помер тот в дороге, а сам купил громоход и продолжил путешествие на нём. Конечно, не идеальный магомаханизм, но ничего более подходящего и исправного в продаже не было, а время торопило... Но, как мы знаем, герой в интересующий нас отрезок времени шёл. Пешком. По причине полного уничтожения конструкта ледяным туром днём ранее. Рогатое чудище сбросило громоход с дороги в ущелье, боднув того с разбега... Конечно, герой, едва успевший спрыгнуть с магомеханизма и спасти груз, тут же отправил тура следом, но скорость путешествия упала до критической. Ходок рисковал теперь не только умереть и потерять посылку, но и просто опоздать. Что хоть и не столь плохо, но тоже было бы бедой... И потому он шёл.

Шёл, не ведая сна и отдыха, на ходу жуя вяленое мясо, подогретую несложной магией, и заедая её снегом. Воды в жидком виде не было (вернее, была, даже много, в бурдюке, но где-то на дне ущелья, рядом с громоходом, котелком, бинтами и сменой нижнего белья), зато в виде снега её кругом было с избытком. Холодный месяц выдался чрезмерно щедрым на осадки.

Герой шёл израненный, измотанный и изгвазданный (в смысле грязный, как нищий гоблин). Шёл, тяжело опираясь на посох, по колено в снегу, и не переставая молиться Хранителю. Кутался в длиннополую шубу и стряхивал сосульки с седой бороды.

— Староват я, — бормотал он, — для такой спешки. Пусть молодые бегают...

Но оговаривал он себя зря. Вряд ли кто-то иной преодолел бы то же расстояние, что и наш герой, за столь же короткое время. Его и наняли потому, что сошлись все факторы: как дварф, он «чувствовал» горы, опыт имел немереный, а репутацию безупречную. Был вынослив и силён.

Он шёл, неся заветный мешок, сквозь мороз и ночь... И тут услышал за спиной глухое рычание.


***

В городке праздновали. Народ гулял и веселился, несмотря на поздний час, ходил в гости и гостей принимал, пил, шутил и не думал о плохом. Народ встречал новую жизнь. Праздник был двойным: кроме переселения и основания города, аккурат наступал новый год.

Стражам на стене приносили горячего пива, для сугреву. Во всех домах, недавно выстроенных, горел яркий свет. Во всех, кроме одного... Нет, больше этот дом ничем не отличался. Он не стоял с краю, не был бедным. Но отчего-то только за одним его окошком тускло светила одна лучина.

А по улицам, с факелами, фонарями и песнями ходил народ.


***

— Мама, — спросил маленький Ораф, — а Будваль сказал, что папа погиб. Что шахту завалило и он не вернётся...

Дварфийка с грустными глазами выдавила улыбку:

— Что ты, сынок... Нет. Не слушай этого глупого мальчишку. Он просто завидует. Его отец в подмастерьях, а твой — бригадир шахтёров. Папа вернётся, вот увидишь. Найдёт большой самоцвет и вернётся... Иди спать.

Ораф понуро ушёл в свою комнату, а женщина села за стол. Поменяла лучину. Вытерла слёзы... Как жить дальше? Без мужа, без денег? Сумеет ли сына поднять в этой глуши?

— Зачем тебя послушала? Зачем вместе не дождались конца твоей смены? — прошептала дварфийка, глядя в окно.

Было уже совсем темно. День, а с ним и год, подходили к концу.

В дверь постучали. Она вздрогнула и поспешила открывать. Откуда ни возьмись появился Ораф.

— Папа? Это Папа?

На пороге стоял дварф. Чужой, не местный. В шубе до пят, с длинной белой бородой, с лицом изборождённым морщинами, но, по всему видать, ещё крепкий. Он вошёл, поставил к стене посох, а на пол большой мешок, прикрыл дверь, чтоб уют и тепло на мороз не уходили.

— Пока нет, — ответил незнакомец. — Но пока. Отец твой просил передать, что скоро будет. Подлатают его слегка, и вернётся. У них там неприятность на шахте случилась, но все живы. А он герой. Рабочих спас, вовремя вывел... Но ноги ему придавило.

Дварфийка, глупая женщина, разревелась от счастья и обняла сына. Гость меж тем продолжал:

— Не бойтесь. Его вылечат магически. Они жилу нашли. Деньги есть... На вот, парень. Отец твой велел тебе передать.

С этими словами дварф достал из мешка деревянного приземистого конька, покрытого искусной резьбой.

— А это тебе, хозяйка, — высыпал из кошеля женщине в подставленные ладони маленькие зелёные, мутно-прозрачные камни. — Изумруды... Да не стой ты. Тут много. Беги еду покупай, на стол накрывай! Или идите с соседями веселиться. А то сидите в темноте, как эти... Сыну праздник-то организуй.

Только теперь женщина увидела, что одежда незнакомца испачкана кровью и изодрана. Он двигался медленно, немного косо, будто у него болели рёбра.

— Спасибо тебе! Позволь помочь. Раны промыть, одежду починить. Как нам тебя звать?

— Оставь. Я в порядке, хозяйка. Разве, дай воды напиться, да скажи, где корчму здесь найти. И на праздник поспеши! А то ж, говорят, чтоб радостно год прожить, надобно его и встречать так же... А зовусь я, для своих, Дедом.


***

Вот так всё и было. Однажды и где-то. Может быть имена напутаны, может не изумруды шахтёры нашли, а рубины, или хоть те же опалы. А может и вовсе не про дварфов эта история... Может даже всё так вообще ещё только случится. Когда-нибудь и где-нибудь. Но ведь и не это главное!

Главное, что всё так.