«Матушка Медоуз и девочки»
Матушку Медоуз переманил в Сольвейг из Ашур-Донала Герой Шимшон. Сложно одним словом объяснить, что это за заведение. Это не бордель, не трактир, но и не театр. Здесь можно посидеть, выпить, закусить и посмотреть представление. Участвуют в нем девушки всех видов и мастей. Представления эти порой бывают совершенно непристойные, и даже развратные, но веселые, c музыкой, танцами, пением и шутками. А лапать актрис нельзя. Можно только смотреть и веселиться. Малолетние в заведение не допускаются.»

Сольвейг ● ПУТЕВОДИТЕЛЬ


    -- Де-воч-ки!! – подчёркнуто чётко проскандировала Медоуз, сопровождая каждый слог хлопком в ладоши. – Время! Работаем!! Все готовы??

    Вопрос был почти риторический: ну как может оказаться готовым абсолютно всё, если речь идёт о девочках?? Она прекрасно это понимала, но если их не подгонять и не контролировать, то вечер не состоится и вообще. А подобное произойти не может никогда! По крайней мере – только не в заведении Матушки Медоуз.

    -- Нет, ну это невозможно! Сегодня я совершенно не в состоянии… -- тут же, как по нотам, капризно протянула Лу-Чи, и томно закатила глаза. Из другого угла, так же предсказуемо, раздалось шипение и абсолютно неприемлимые ругательства на ломаном оркском: эльфийка Льюсиэль сдержанностью не отличалась, но в родном её языке не хватало слов, отражающих наиболее полно широкий диапазон эмоций. Поэтому Льюсиэль была полиглотом. Причём виртуозом -- и это по исконной своей натуре. А занудливая предсказуемость Лу-Чи неизменно провоцировала эльфийку на витиеватые тематические экспромты.

    Сама Медоуз в неисчислимый раз была с ней внутренне солидарна: гоблинка Лу-Чи ни в коей мере не была звездой, но выходом своим начинала представление, и, будучи практически лишённой исключительных талантов, она, тем не менее, умудрялась странным образом создать правильное настроение зала, причём с абсолютно любым составом публики. Видимо, ей помогало какое-то интуитивное колдунство, но чтобы выпихнуть саму Лу на работу Медоуз приходилось каждый раз приложить неимоверные усилия.

    Вот и сейчас, добавив сладости в голос, она принялась увещевать мерзавку, машинально, темнее менее, оценивая степень готовности остальных.
    -- Ой! – громко пискнула Жужжа из кордебалета, натягивающая на ногу полосатый чулок, и демонстративно запустила длиннющий синий ноготь в якобы свежепобежавшую петлю. Чулки перед выступлением у Жужжи рвались постоянно – Матушка бороться с этим не считала нужным, она просто держала в кармане передника дюжину запасных, и по тихому вычитала стоимость замены из танцоркиной зарплаты.

    Продолжая монотонно увещевать Лу-Чи, Медоуз кинула чулок Жужже, и мимоходом заглянула за бархатную занавеску – орка Шнара перед выступлением тщательно и дотошно общалась со своими духами, испрашивая благосклонность, но при этом совершенно забывала пересчитать метательные ножи.
    А один раз даже выскочила в зал в нижней юбке.
    Которую, почему-то, предпочитала исключительно кружевную. А сама, между прочим, во время выступления исполняет дикие древние танцы своего народа, с метанием этих самых ножей. И тут кружева и всё такое! Медоуз, конечно, усилила фееричность, дав команду сыпать с потолка муку, притушить свет и выпустить в зал болотных светляков, но Шнара с тех пор тоже была под особым присмотром.

    Так же ненавязчиво Матушка проинспектировала менестрельш, сказительниц, подавальщиц угощений, сами угощения, гоблинов техподдержки -- Рулле, Шмулле и Грулле, троллей-вышибал, а также, через специально устроенный «глазок» в настенном гобелене оглядела собравшуюся публику. После чего удовлеворённо кивнула сама себе, шикнула на Льюсиэль, мгновенно прекратившую сквернословить и изобразившую, согласно амплуа, облик трепетной невинности; и, наконец, с глубоким удовлетворением, пинком под зад, выпихнула в зал Лу-Чи…

    Сказочное действо, незабываемое представление дома Матушки Медоуз, льётся как по нотам – легкое, гармоничное, безупречное… Ни искорки фальши, сомнительной тени, ни лишнего слова или неловкого движения. Публика в восторге, актёрки порхают мотыльками, Рулле, Шмулле и Грулле слаженно мечутся за драпировками, дирижируя механизмами.

    Матушка Медоуз тяжёлым кулем сползает на пол, и в изнеможении обмахивается запасным кордебалетным чулком, словно весь день грузила в шахте вагонетки.