А не пора ли заскочить в таверну-то, да тем боле, коль мимо прохожу? Да и Хранитель, кажись, нашел чем заняться - опять некую «егравую реальность проуграмирут», тьфу, понять бы еще, че это за зверь-рыба такая… Трактирщик! Да не был я на рыбалке! Че за рыба спрашиваешь? Была тут одна, долгий сказ… Плесни пива, да побольше для началу, ну и ухи пошире развесь, ага, значемта так дело было…

Иду я значемта через лес в Ашур-Донал, ну паломничать, весь намытый, начесаный, нарядный. Погода расчудесная — на редких полянках летают всякие бабочки, пчелки в лучах солнышка, птички поют, на небе ни облачка, день жаркий, а мне в теньке лесном не жарко, не холодно; пахнет ягодами сладкими и травами лечебными — благодать такая, что ноги сами несут. И шел так долго, да быстро, что сам не заметил как в чащу забрел — темно, как зимней ночью, а кругом тишина гробовая, ни птичек, ни бабочек, ни даже муравьишка редкий не пробежит. Кручу я головой, значемта, тропку свою ищу, и вижу девку полуголую под деревом древним! А древо-то все седое! Листья опамши, ветки словно крючья, кора черная, ребристая, корней так и вовсе не видно — туман тяжелый по земле стелется. Ну я насторожился, мало ли какое чудище морок наводит, али бандиты засаду устроили… Как увидел глаза ее…

Ты, плюгавый в углу! Да ты! Чаво хихикаешь? Неужто думаешь порядочный герой девку полуголую взглядом сальным бурить будет?! Да ну тебя. Не буду дальше рассказывать. Ну коли еще мне пива закажешь, доскажу, и про глаза тоже, да…

Так вот глаза аки сама суть зимы — холодные, безжизненные и взгляд их аки камень тяжелый со дна глубочайшей морской бездны. Чувствую, теряю свою волю, тоска сердце мое сковала и безнадежности чувство парализовало душу всю. Голос Хранителя, доселе всегда громогласный и раскатистый, померк. «Кто ты, чаровница, что делаешь одна в чаще темной?» - спрашиваю. А она мне - «Суженый меня покинул. Печаль сердце мое гложет. Холодно мне.» И вот, уже сам не знаю как, иду к ней медленно, обнимаю…

Ну погоди, погоди, дай горло пивом смочить, да еще добавь, елико возможно скорее... Ну значемта, обнимаю я ее и чувствую, что замерзаю, а она еще целует меня, так, что вывихнуть челюсть не далеко, ласками оглоушивает. И почти уже все тело мое заиндивело, и всю душу мою она выпила, как разверзлись небеса и яркая белая молния ударила в мертвое дерево, на долю секунды оборвав связь… нет, не меня с ней, но проклятого морока с моим разумом. Слава Хранителю! В следующее мгновение, поняв, что еще чуть-чуть и я - не жилец, выхватываю свой меч из ножен в рюкзаке и вонзаю в колдунью. Сил провернуть лезвие хотя бы в пол-оборота уже не остается и какая-то грязная лужа, с илом, грязью и жесткими корнями встречает мое измученное и истощенное тело. Вот так-то братцы.

Нет, ну ничего себе! Весь трактир собрался у стойки с раскрытыми ртами. «Ну что, сушь городецкая? Хороша история?» Кто же был это, спрашиваете? Нет, не ведьма. Был я еще дитятей слюнтявым, как деды рассказывали, будто водятся в лесных чащах Пандоры русалки болотные. Привлекательны лицом, прекрасны телом, вот только вместо ног человечьих или плавников русальих — у них щупальца, яки у осьминога. Были, мол шутники, кто заявлял, что повстречался с бестией этой, да вот доказать не смогли - какой-то ил сухой показывали, глаза таращили, слюной брызгали и все тут. И я говоришь, шут гороховый? Нет в Пандоре бестий и демонов, начинающихся на «р»? Хм... Ну как знаешь, ты главное пиво мое оплати…

А все таки нужно было им показать трофей мой — ледяное сердце болотной русалки, с навеки застывшим внутри пламенем, символом сильной, но безответной любви.