Чат
Хаптагай приподнял лохматую башку и настороженно вгляделся в даль.
Ясиньская луговина была прежней: бескрайняя зелень с редкими буграми блуждающих холмов, под неизменной синевой невозмутимого неба. Но что-то в мире происходило: зверь нутром чуял перемену. Это не было угрозой, предчувствием надвигающейся беды – напротив, звенело в воздухе нечто знакомое, будоражащее, но почти позабытое, вытесненное годами и заботами... яркое, влекущее, обещающее приключения... странствия... новое... И, поддаваясь манящему зову, вытянул хаптагай шею и шагнул вперёд.
Но за спиной тут же предостерегающе проревела главная самка, с разной степенью назойливостью заверещали вслед остальные; нестройно пропищали маленькие хаптагайчики, и дикий верблюд шумно вздохнул, развернулся, и медленно повел свой табун растаптывать блуждающие холмы.
...Те, которые раньше были высокими горами и носили гордое имя Халлров Путь – в славные, далёкие и недавние времена, когда сам он был Шен-Кеелеем, самым, безусловно, колоритным участником тай самой незабываемой Большой Гонки в настоящей пустыне.
***
«Бум-Бадум...» – именно это бодро напевает орк, деловито перепрыгивающий с колдобины на колдобину на Оннской развилке в направлении Ясеня. Стая жирного гнуса, неизменного спутника влажной жары, сосредоточенно несётся за ним серым облаком, сопровождая полёт монотонным нарастающим жужжанием. Орк не обращает внимания на назойливых преследователей, лишь когда их гул начинал заглушать его собственную песню, мимоходом щёлкает пальцами – и от огненного всполоха часть серой массы осыпается на землю пеплом.
Плевок Дракона!
Не знаю наверняка как орки относятся к носителям огненной магии, но среди эльфов о подобных стараются не упоминать. Плевок – так называется это по-эльфийски, но я знаю, что иногда пироманию считают Даром. Обладание этой редкой способностью мгновенно делает незнакомого мне орка ближе, роднее и ...симпатичнее. Что отнюдь не мешает заинтересоваться причиной, побудившей его в середине жаркого месяца со всех ног мчаться по межболотью на заброшенный край мира, при этом совершенно жизнерадостно и настолько энергично.
Тем более, что он, как и я, Герой.
Такие встречи – само по себе событие из ряда вон выходящее. Однако спешащему орку, похоже нет до всего этого дела. «Бум-Бадум!» – и он уже бежит на полусотню шагов впереди.
Решив не спешить с расспросами, пристраиваюсь следом. Выбора мало: идти от Оннандуина до равнин можно либо по дороге, либо, свернув с неё, напрямик, по болотам. Слизь, поползуны, вурдалаки и прочие мерзости, в сочетании с тиной, вонючей водой и удручающей перспективой лишиться сапог – это достаточно весомые аргументы для того, чтобы количество вариантов сократить. Тем более теперь, когда впереди мчится Бум-Бадум, энергично истребляя поголовье отчаявшихся на нападение гадов.
С неба доносится легкий предостерегающий посвист. Я задираю голову вверх – там, в синеве, кружа, парят два орла. Огромные птицы, с раскинутыми, точно рваными, крыльями: избранные в спутники героев, они крупнее и мощнее обычных представителей своего вида. Один из них настороженно парит над нами, другой, плавным полукругом набирая высоту устремляется на юго-восток, к Ясеню.
В глухой эльфийской деревне, откуда я родом, было принято, чтобы именем младенца одаривал отшельник.
Таковой и имелся, обитая в самой дремучей лесной глуши. Как это водится, жилищем ему служила ветхая деревянная хижина; нравом отличался молчаливым и строгим, отчего даже самые умудрённые временем эльфы с трепетом и почтительностью внимали каждому произнесённому им слову.
Считалось, что мудрец наделён магией предвидения и умением толковать тайные смыслы, потому напутствие новорожденному считалось благим.
Меня тоже, как рассказывала бабка, для обретения имени в положенный срок принесли в лесную хижину. Случилось это, вероятно, не ко времени: почтенный старец пребывал в отстранённой задумчивости. Вынужденный прервать высокие размышления, он был, само собой, раздосадован. Повинуясь раздражённому жесту отшельника, младенца — меня! – внесли в хижину старца и почтительно удалились на некоторое деликатное расстояние, чтобы ещё более не гневить мудреца и близким присутствием не нарушить таинства.
Дальнейшее бабка, хоть и присутствовала лично на церемонии, внятно описать не могла. Совершенно ясно она помнила, как внезапно раздался негромкий хлопок, потом с криком, и неподобающей ретивостью из хижины выскочил, в клубах серого дыма, отшельник. Возмущённо и яростно он метался вокруг деревьев, волосы были опалены, одежда тлела; сам мудрец икал и кашлял попеременно, силясь при этом произнести нечто важное.
Ожидающие исхода ритуала, позабыв церемонии, бросились со всех ног – кто за младенцем, кто тушить невесть отчего загоревшуюся хижину, кто успокаивать старца. Справились быстро; казалось, что страсти, наконец, улеглись. Но один из самых юных неосторожно напомнил о цели визита, робко спросив – а как, мол, девочку-то назовём?
Почтенный отшельник мгновенно вскинулся, побагровел лицом, затрясся, и сжав кулачки, дрожащим фальцетом выкрикнул:
– Воон!!! Вон! Вон!!!
После чего отрешённо сник, и побрёл от оторопевшей делегации, бормоча на ходу невнятно, точно сам с собой споря: «...дар? ….Вон, вон! Вон? Дар??...»
Эльфы ничего не поняли. Возвращались в недоумении, по пути решили (многомудрые временами как дети!), что сам, наверное, неловко светильник какой-нибудь оборонил, да сам же испугался. Хорошо, что они рядом оказались – помогли, успокоили, всё и обошлось. А девочек много, в следующий раз правильное имя придумает.
А эту – меня!– назвали Вондар.
***
Эмиссар Кун взволнован настолько, что даже не озаботился это скрывать. Слушает мой отчёт о доставке очередного письма – с описанием реакции получателя, замечаниями, комментариями и попутными соображениями – вполуха, то принимаясь в нетерпении ходить от окна к столу, то, усевшись, наконец, в кресло, то росянку комнатную кормить, то ножкой рассеянно притопывать... Я же, зная, что крути он хоть кульбиты, ни одной мелочи не упустит, продолжаю рассказ обстоятельно, наблюдая момент и прикидывая, что бы это всё могло значить.
Присутствующий тут же племянник эмисара Куна, Ре Жут, в волнении кусает ногти, но молчит, терпит ситуацию, и меня это даже веселит — настолько, что в какой-то момент ловлю себя на намеренном затягивании доклада.
– Довольно, – не выдерживает, наконец, Кун. – Безусловно, эти сведения важны, однако заботит нас нынче иное. Дракон!
Весёлость моя резко пропадает. При всём уважении к эмиссару и его неординарному семейству, есть такие величины, которые я считаю несопоставимыми. Поэтому теперь сама уже навостряю уши, внешне являя хвалёную эльфийскую невозмутимость.
– По совершенно достоверной информации рёв Дракона недавно слышали в Юн-Жуте.
Это «рёв» невольно резануло слух. Так могли бы говорить о быке или росомахе, или даже о Ре-Жутском механическом дракончике... Но о Драконе???
– Слышали...гоблины? – вкрадчиво уточняю, не выдержав. В моей интонации нет эмоций, а может Кун просто увлечён своими мыслями, и он охотно поясняет:
– Герои. Они зачастили с некоторых пор. За пару дней в Ясень их заявилось столько, сколько раньше и за год не было. Конечно, мы от этого не в накладе, да и прибывшие все со срочными и важными поручениями, но истинная цель всегда иная. Они ищут Дракона.
– Здесь? В Ясени? – усмехаюсь я, почти искренне.
– Так сказал Ля! – неожиданно выпаливает племянничек Куна. Недогрызенные ногти забыты, слова льются из него, как из прорвавшейся плотины. – И Ре. Они говорят, что Герои идут сюда потому, что слышат Дракона. Слышат! Они да, а мы нет. Ты слышишь его, Вондар?
Слишком прямой вопрос. Кун впивается в меня взглядом. К нему и обращаюсь, выражая искреннее недоумение:
– Тогда почему Юн-Жут?
Жут – старый лис. Благодушно сложив ручки поверх брюшка, демонстрирует, что не заметил недосказанного.
– Видишь ли, Вондар, я всего лишь скромный горожанин. Я эмиссар Картеля, и всё, что меня заботит – это благополучие Ясеня и добросовестное исполнение своего долга. И в этом мы с вами, героями, схожи. Стараемся изо всех сил, радея лишь о безопасности наших сограждан, которым труды эти оценить в полной мере не дано. Более того – они их не замечают! Принимают выстраданное нами как должное, а безмятежность своего существования возводя в непреложный факт, личную заслугу, само собой разумеющееся. – Кун вздыхает, скорбно качая головой и разводя руками. – Но, пребывая в этом заблуждении, они – как неразумные дети. А мы, взвалившие на себя непосильное бремя, обязаны бдеть, предугадывая опасности... Драконы великИ. И непредсказуемы. Возможно даже злобны. В конце концов не мы одни озабочены – все тракты наводнены Героями!
Жут говорит, Ре кивает. Мой неответ всё глубже теряется в чужом невысказанном, но желаемом – пресловутых драконьих сокровищах, тайном логове, чудесной чешуе, загадочном взгляде, крыльях, зубах, хвосте, биомеханике, торговле и политике, скрытых рычагах, власти, тщеславии и, конечно же, магии.
***
Я слышу Зов Дракона. Почему, зачем и куда бредут другие Герои?
Я иду из города в город, и слышу его своей неправильной для эльфа магией. Упорно и тщательно выполняя задания эмиссаров, выдуманные как повод, для проверки слухов, сплетен и доносов. Иногда возвращаюсь для отчёта в Ясень, иногда отправляю сообщение с птицей – всегда только одно: «...факт присутствия Дракона в городе не подтверждён...»
***
Стор-Фаен – свободный город людей. Здесь, в сухих лугах на границе с джунглями я не сомневаюсь, что знаю, где встречу Дракона. Высоко над головой, в небе, распахнуты крылья моего спутника. Глаза его зорки, а врать птицы не умеют.
Я замедляю шаг. Вглядываясь во все кочки, овраги, кустарники, старательно выискиваю достойные героя проблемы.. Ждать долго не приходится: из придорожного бурьяна вылезает рогатый силуэт.
«Рада тебя видеть, галлу...» — бормочу едва слышно и обнажаю клинок. Демон настороженно замирает, прислушиваясь; подстегиваю его малой искрой. Галлу зло шипит, размахивает плетью, и, наконец, бросается в атаку. Я уворачиваюсь, и награждаю противника серией ударов, потом постепенно замедляю темп. Орёл пытается отвлечь галлу – добавляю пару вспышек, подстегивая ярость демона и одновременно отсекая от схватки спутника: прости, птичка, этот танец тебе следует наблюдать со стороны.
В моих интересы не входит затягивать надолго, и, продолжая уворачиваться, начинаю очень незаметно бормотать по-гоблински: «Хве ли хви, юк ве хви...» Древнее колдунство иной расы, подслушанное у врачующей своих кошечек тётушки До, на эльфов действует явно слабее, но и его оказывается достаточно, чтобы в момент, когда удар плети, подсекая колени, валит с ног, уже не ощущать своего тела. Потому, что когда откусывают ногу – это больно. Остальное омерзительно и жутко; хоть финал и ясен, но что именно и как долго ему предшествует каждый раз непредсказуемо.
В последний миг ослепляющий солнечный луч солнце заслоняют рваные крылья, и в наступившей темноте я слышу тоскливый орлиный крик.
Я не люблю птиц. Совершенно не понимаю их поведения, мотивов, и странной логики поступков. Однако не могу не отдать должное: определённые моменты их присутствие в мире добавляет гармонии и наполненности.
Тем не менее даже сейчас не знаю, что заставило меня тащить этого подранка до самого Ясеня, всю дорогу убеждая себя, что вредного паршивца нужно было добить на месте. Но память о красоте его крыльев в полёте и отчаянной ярости после падения удержала меня от этого.
В Ясене орёл был предоставлен лекарским талантам тётушки До, но она, наскоро произведя осмотр, сокрушённо покачала головой, признавая своё бессилие. Экземпляр же был великолепным, что и подтвердил срочно вызванный Ми Жут, с удовольствием и энтузиазмом принявший птицу на восстановление, и там, где бессильным оказалось врачевание, помогла механика и, частично, судьба.
Птица жива, и полёт её так же совершенен. Не могу не признать – что бы не исправил Ми Жут в искалеченном теле орла, сделал это мастерски.
Со временем обнаружились и новые особенности: пара-тройка филигранно подогнанных стальных шипов в маховых перьях, как и усиленное навершие клюва клюва добавляют преимущества в бою, а серебряный псевдоглаз не только полностью восстановил птице координацию, но и вернул былую зоркость.
Мне пришлось смириться с новым спутником, следующим за мной по небу. Как попутчик он ненавязчив, не требует ни излишних забот; не досаждает болтовнёй или близким присутствием; быстр, не робок в бою, способен сам позаботиться о себе и надёжен в доставке посланий.
Но временами мне кажется, что через серебряный глаз смотрит на меня Ми Жут.
***
Караван медленно движется по лиственному лесу, и верхушки Деусских храмов уже почти скрылись за деревьями. Я сижу на повозке и отращиваю ногу. Внешне она уже не отличается от другой, но двигаться ещё не желает – обычное дело для послесмертия. Не дай Хранитель, так и до самого Луда не восстановится, что мне только на руку.
Повозка степенно переваливается с боку на бок, мирно катясь по потрёпанной грунтовой дороге, увозя всё дальше и дальше от злополучного Стор-Фаена. Припекает солнце, за обочиной пахучие земляничные прогалины сменяются зарослями подлеска и спутанных кустов шиповника. Разомлевшая на этой благодати селянка, по всем признакам жена возницы, покосившись на меня вздыхает, и одаривает румяным яблоком и краюхой пахучего, свежего хлеба.
Кусаю хрустнувшую корочку и с удовольствием жую, ощущая прилив сил и, с удивлением, исчезновение внутреннего огненного зова. Дракон засыпает.
С высоты, из-под безмятежно-голубого неба, доносится орлиный крик. Со вздохом достаю берестяной свиток и графитовый черенок. «...факт присутствия Дракона в городе не подтверждён...» – аккуратно выписываю, ничуть не покривив душой.
В конце концов семейство Жутов всегда найдёт куда направить и свою жажду золота, и стремление изысканий, а миру смертных сохранится одна нераскрытая тайна.